Татьяна Коган - Мир, где все наоборот

– О супруге размышляешь? – голос Джека вывел Макса из задумчивости.

– Точняк, старик. Не ожидал я от нее такой подлянки.

– Если ты приложишь усилия, она вернется, – заверил товарищ.

– Да знаю, знаю, – вздохнул Макс. – Жрать так хочется. Пиццу заказать, что ли…

О том, что Джек в больнице, Макс узнал два дня назад, когда позвонил ему на мобильный. Планировал пожаловаться на судьбу и попросить помощи, и выяснил, что друг нуждается в помощи гораздо больше. В больницу примчался тотчас, поднял на уши весь медперсонал, вытряс сведения из лечащего врача и ввалился в палату, все еще не веря в случившееся.

На фоне трагедии, постигшей друга, собственные проблемы заметно померкли. Макс размашисто ходил по палате, пытаясь подобрать нужные слова. Казалось, он переживает больше, чем сам пациент.

– Успокойся. – Джек приподнялся на койке, облокотившись на жесткий матрас. – Еще пара операций, и зрение вернется. Неприятно, но не фатально. Меня беспокоит другое…

– Я слушаю, старик. Рассказывай. – Макс посмотрел на товарища, невольно нахмурившись от вида его забинтованных глаз.

И Джек рассказал. Про неизвестного посетителя, наведавшегося накануне в палату.

Здесь было над чем пораскинуть мозгами. Это не могло быть простым совпадением.

Следующую операцию Джеку назначили через неделю, и вопреки протестам Кравцова Макс забрал его к себе, пообещав, что будет привозить его на осмотр строго по расписанию, назначенному врачом. Долго сопротивляться у Джека не было сил, и он вынужденно согласился.

Им было что обсудить. К настоящему моменту, однако, не родилось ни единой здравой идеи о личности анонимного мстителя. Предположений была масса, но без доказательной базы они не стоили и гроша. Сомнений не возникало только в том, что человек, ворвавшийся с охранниками в офис Макса и приходивший в больницу к Джеку, – одно и то же лицо. Видимо, это лицо имеет прямое отношение к одной из афер, осуществленных их компанией. Начиная с десятого класса школы четверо друзей провернули массу не самых благочестивых делишек. Старались действовать благоразумно и не оставлять следов. Если где-то они все-таки допустили ошибку, одной-единственной ниточки будет достаточно, чтобы размотать весь клубок. Неужели кто-то вышел на их след?

Эта мысль не покидала Джека. Он перебирал в памяти каждый из кругов, старательно воспроизводя мельчайшие детали, пытаясь отыскать слабое место. Вновь и вновь он возвращался в прошлое, с кропотливой настойчивостью оживляя почти забытые фрагменты: они с Максом нападают на директора школы, чтобы Глеба не отчислили за плохое поведение; а вот они у Лизы дома помогают Максу сблизиться с отвергавшей его девчонкой; несколько лет спустя январским вечером подкарауливают супруга Елизаветы, сжимая замерзшими пальцами стволы пистолетов; а вот и прошлогоднее лето, они вчетвером сидят в ресторане, и Джек просит подыскать подходящего кандидата для экспериментов с памятью…

Где они могли оступиться?

Джек сидел на диване, слушая звуки. Вверху тихо гудел кондиционер, из кухни доносился голос Макса, спорившего по телефону, в соседней комнате мягко тикали настенные часы. Но доминирующим звуком был стук его собственного сердца. Джек никогда не думал, что сердце способно так оглушительно громко стучать. Когда он лишился зрения, некоторые вещи стали очевидными. Например, то, что как бы ни хорохорился психотерапевт Иван Кравцов, он отчаянно нуждается в друзьях. Ему не требовались ежедневные встречи и телефонные беседы, он мог неделями ни с кем не обмолвиться и словом и при этом комфортно себя чувствовать. Но ему было важно знать, что товарищ непременно окажется рядом, когда возникнет такая необходимость.

Джек испытывал благодарность к Максу: тот не бросил его в трудную минуту, тогда как сам находился не в лучшем положении. Разумеется, Джек и самостоятельно бы справился. Но, черт возьми, поддержка товарища оказалась совсем не лишней. Беседуя с ним о своей слепоте, Джек изображал едва ли не равнодушие, тогда как на самом деле прилагал чудовищные усилия, чтобы сохранять спокойствие. Когда теряешь зрение, сложно бороться с эмоциями. И все же он прилежно следовал логике, внушая себе скорое выздоровление. Ничего другого ему просто не оставалось. Истерики и отчаяние в лучшем случае бессмысленны, а в худшем – опасны. Сейчас главное – направлять мысли в конструктивное русло.

Джек услышал, как Макс вернулся в комнату.