Алексей Макеев - Убийца прячется во мне

— А ему не нужно было с вами знакомиться. Более того, представитель поставщика, который год назад контракт в Гамбург привозил, это все тот же Аркадий. Не понимаете? Все дело в том, что Иванов — фамилия отчима, а по отцу он — Лемке.

— Что?! Не хотите ли вы сказать, что они с Петером…

— Троюродные братья, что есть уже не предположение, а точно установленный факт. Их дедушки были родными братьями из немцев Поволжья. Один в конце тридцатых годов работал в советском торгпредстве в Берлине, где и остался, став невозвращенцем, другого переселили в Казахстан. Обычное дело. Если будет желание, я вам подробнее расскажу, пока лишь отмечу, что преступление стало возможным по двум причинам.

Первая с вами никак не связана: сошлись не просто два порочных человека, но два человека с похоже порочными характерами. Оба честолюбивы, оба завидуют вашему таланту, оба желают больше того, чего объективно заслуживают. Тут уж ничего не поделаешь, так звезды сошлись.

А вот вторая причина — вы. Точнее, ваша чрезмерная откровенность с совершенно посторонним, в сущности, человеком, с которым вас ничего не связывало, даже постель. Потому что секс в вашем с Петером исполнении был чисто физиологической процедурой вроде посещения туалета. Процедурой, исключающей эмоциональную близость и хотя бы мало-мальское участие в судьбе партнера. И это, заметьте, не мои досужие домыслы, а ваше собственное определение.

Петер знал о вас все. Видимо, он внимательно слушал ваши откровения и ничего не забывал, иначе преступление могло и не реализоваться. Это тоже не предположение, а научный анализ. К примеру, Аркадий ничего не знал про вашу с братом квартиру, а она стала ключевым моментом преступного плана. Зато Петер знал и кузену рассказал. Не знал Аркадий и о том, как Леонид делил с вами родительское наследство, но и тут кузен его просветил. Короче, хотите вы или нет, но Леонида убили из-за вас.

Смотреть на Эльзу было больно. От былой невозмутимости и следа не осталось, губы дрожали, глаза блестели, я ее даже пожалел, совершенно позабыв, насколько она мне не понравилась при первом знакомстве. Я понимал, что Иван Макарович нарочно избрал столь грубую форму общения, которую ни в коем случае не позволил бы себе в иных обстоятельствах. Осуждая стиль поведения молодой женщины, решил ей урок преподать. Все, что он говорил, было правдой, все до буковки. Только вот обычные люди, не циники, так вот прямолинейно, наотмашь правдой в нос не бьют.

— А вы жестоки. — Эльза, похоже, выдавливала из себя слова, так глухо звучал ее голос. — Я и не думала, что вы так жестоки.

— Господь с вами, голубушка, при чем тут жестокость? Я просто разговаривал на вашем языке. Специально учил, думал, вам приятно будет.

— Но можно же было как-то сгладить, смягчить…

— Приукрасить? Наверное, можно, только… Понимаете ли, какая штука: сколько сиропа я бы на вас ни вылил, факта, что за убийством Леонида Штерна стоит ваш коллега, никак не скрыть. Мой долг я видел в том, чтобы рассказать вам все, как есть, потому что завтра вы вернетесь домой и придется как-то с Петером Лемке общаться и работать. Мне бы в аналогичной ситуации потребовалось немало времени, чтобы определиться, как себя держать, вот я и решил вас предупредить.

Хотя, может, я слишком старомоден, и для современной, циничной женщины проблемы нет? В конце концов, трахаться и с врагом можно, и с негодяем. Вот дружить с негодяем, пожалуй, невозможно, а совокупляться — запросто. Это ж для здоровья полезно, да и лекарства обычно горькие.

— Все, добили. Я поняла, хватит. Давайте нормально поговорим, пожалуйста.

— То есть перезагрузим транслятор, на другой язык перейдем? Извольте. О чем поговорить желаете?

— Что же мне дальше делать? Я не смогу с ним работать.

— Что ж, понимаю вас, я тоже не смог бы. Но есть проблема. Если с Аркадием все ясно, улик достаточно и он наверняка будет осужден, то с Петером сложнее. Нет никаких надежных доказательств того, что он был в курсе планов кузена. Как раз сейчас его там у вас допрашивают, но толку пока мало.

— Но как же так? Ведь очевидно, что он все знал.

— «Очевидно», увы, категория не юридическая, равно как и «справедливость». А по закону прижать его будет сложно. Еще раз повторяю, если с Аркадием все ясно, можно сказать, однозначно, то с Петером возможны варианты. Он признает, что в присутствии кузена позволил помечтать, мол, хорошо бы получить «нобелевку» единолично. Но мечтать — не преступление. Аркадий обещал помочь, и Петер уверяет, что понимал под этим лишь научную помощь. Ну, и так далее, в том же духе.