Алексей Макеев - Убийца прячется во мне

В результате пошли оба, оставив меня в кабинете. Отсутствовали около часа, что не очень много, учитывая полученное разрешение на эксгумацию, которую, дабы дело в долгий ящик не откладывать, решили провести сегодня же вечером.

На эксгумации я присутствовал впервые, чему искренне порадовался буквально через пять минут после начала процедуры, настолько тягостной она оказалась. Даже обычные похороны нормально чувствующему человеку душу выворачивают. Удары молотка, стук комьев земли, падающих на крышку гроба, тяжело переносить даже не слишком впечатлительному человеку, а обратный процесс оказался куда хуже. Когда рабочие начали разрывать свежую могилу, невольно возникло ощущение свершающегося святотатства. Описывать подробно никакого желания нет, да и не видел я толком ничего, сразу же спрятался за спины экспертов. Правда, погода, словно в насмешку, стояла отменная.

В отличие от меня Иван Макарович, как ни в чем не бывало, пребывал в первых рядах, не выказывая ни малейшего беспокойства. И как-то само собой получилось, что именно он дирижировал процессом. Хотя заранее они со следователем о том не договаривались, однако все присутствующие приняли профессора в роли командира спокойно, лишних вопросов не задавая. И когда крышку с гроба сбили, эксперт именно у Ивана Макаровича испросил разрешения грузить тело.

— Погодите грузить. Осмотрите, пожалуйста, его ротовую полость. Меня интересует состояние шестого моляра [13] У человека с каждой стороны челюсти по восемь зубов (всего 32): два резца, клык, два премоляра, два моляра (или коренных зуба) и зуб мудрости. сверху слева.

— Так, — раздался через непродолжительное время голос эксперта, — в зубе свежая полость, высверлена недавно, внутри остатки какого-то вязкого препарата.

— Прекрасно, пробу взять можете?

— Без проблем.

Тут я уже не стерпел, вперед подался. Эксперт, склонившись над телом, проделывал некие манипуляции, а Иван Макарович ему фонариком подсвечивал. Еще один сотрудник тщательно снимал действо на камеру. Наконец эксперт выпрямился, держа в руке что-то, напоминающее издали небольшую палочку, поместил ее в пузырек и доложил:

— Готово. Что дальше?

— Прошу как можно быстрее исследовать эту гадость. Меня интересует, совпадает ли по составу это вещество с тем, которым был отравлен покойник.

— А с телом что делать?

— Как что? Земле предавать. Все, что мог, он нам дал, пусть уж упокоится.

С кладбища мы возвращались в прекрасном настроении, как ни кощунственно это звучит. Но уж больно результаты радовали. Поскольку ехали мы на служебной машине, я имел возможность понаблюдать за Романом Антоновичем, чье поведение изрядно меня позабавило. Убедившись, что в зубе покойного Штерна, который по медицинской карте должен быть целым, имеется полость, содержащая нечто… короче, поняв, что построение Ивана Макаровича есть не бред маразматического старца, а ключ к раскрытию серьезного преступления, он мигом уверовал, как неофит, узревший чудо Господне, и пребывал в приподнятом настроении, с уклоном в эйфорию.

Но в то же время Рома помнил, как совсем недавно обидел старика, и сознание допущенной по отношению к почтенному учителю несправедливости его тяготило, сбивая к депрессии. Столь противоречивое состояние психики не может долго сосуществовать в одном теле, и Роман Антонович явно склонялся к оптимистическому взгляду на жизнь, а дабы заслужить прощение, начал неожиданно проявлять вполне разумную инициативу.

Так, например, еще в машине предложил послать запрос в немецкую полицию насчет Петера Лемке, внес еще несколько довольно разумных предложений. Но при этом суетился, совершал множество лишних движений, что совершенно не соответствовало его облику, а потому выглядело смешно. И только когда инициативы следователя были благосклонно одобрены профессором, Роман Антонович несколько успокоился, а когда вошел в кабинет, уже полностью восстановился, снова став самим собой.

Второй раз я этого человека наблюдаю с близкого расстояния и второй раз удивляюсь тому, как быстро у него меняется настроение в зависимости от состояния дел. И не то чтобы незначительно, кардинально меняется, переходя из крайности в крайность. Когда просвета не видать, как в деле Осипенко или как в данном случае, когда подозреваемая вроде бы в наличии, но, по совести говоря, большие сомнения в ее виновности имеются, Рома вял и пассивен. Но стоит ему направление указать, версий подбросить, уверенности добавить, сразу просыпается в нем активный, а главное, умный живчик. Скажете, так не бывает? Еще как бывает, поверьте на слово, сам наблюдал.