Марина Серова: Горячее дельце

— Что-то я не пойму, куда ты клонишь.

— Ладно, мне еще подумать надо, завтра поговорим. Кстати, как твоя Зинаида поживает? Все рисует?

— А что ей сделается, рисует, — флегматично подтвердил Назаров.

Вдруг он что-то заподозрил и озабоченно посмотрел на приятеля:

— А при чем тут моя жена?

— Передавай ей привет, что-то давно не виделись, — спокойно продолжал Благодаров, не обращая внимания на вопрос.

И только отвернувшись в сторону, пробормотал себе под нос:

— Может оказаться, что очень даже при чем.

Пока мы ехали в «БМВ», я пыталась угадать, куда же меня, собственно, везут. То, что к шефу, это понятно. Но вот кто такой этот самый шеф? Я, конечно, знала понаслышке клички и районы влияния самых крупных городских авторитетов, но, как всякий нормальный человек, старалась держаться от них подальше. Борьба с организованной преступностью ни в малейшей степени не входит в обязанности частных детективов. Впрочем, помогать преступникам у меня тоже не было никакого желания. После того, как мы проехали изрядную часть Заводского района, осталась только одна возможная кандидатура шефа — Кабан.

Штаб-квартира Кабана размещалась в одноэтажном приземистом здании на окраине города, обнесенном высоким глухим забором.

Когда машина подъехала к массивным металлическим воротам, они без видимых причин разъехались, освобождая нам дорогу.

Над воротами висела табличка: АОЗТ «Шторм».

Кабан, а это был именно он, сидел в большой комнате за обшарпанным столом, более похожим на обеденный, чем на канцелярский.

Был он среднего роста, сухощав и черноволос. Вид скорее озабоченный, чем свирепый. Лет около сорока пяти.

На стуле у стены примостился Троицкий с неизменным зонтиком между колен.

При моем появлении он встал со стула и церемонно представил:

— Анатолий Серафимович, позвольте вам рекомендовать Татьяну Иванову, знаменитого в наших краях детектива…

— Да заткнись ты, старый хрен, — грубо оборвал его Кабан, — я тебя уже наслушался.

Троицкий с поникшим видом опять занял свое место у стены.

— Садись, — кивком головы указал мне Кабан на ближайший к его столу растрепанный мягкий стул.

Несколько мгновений он буравил меня маленькими карими глазками, а потом визгливо спросил:

— Мне этот придурок напел тут про тебя, будто ты что хошь можешь отыскать со своей хиромантией. Это правда?

— Понимаете, Анатолий Серафимович, — осторожно начала я, но тут же была прервана.

— Да будет тебе! Серафимыч да Серафимыч. Оставь мово папашку в покое. Хоть и нехорошо про покойных, но сволочь был старик еще та. Скольки я от него натерпелся, вспоминать неохота, — неожиданно разоткровенничался Кабан.

— Как же мне вас называть? — слегка растерянно спросила я.

— Называй, как все, — кажется, он тоже был удивлен моей непонятливостью.

— А как это, как все? — продолжала допытываться я. Кабан начал сердиться:

— Ну, Кабан, как еще. Или это… Толян зовут тоже. Ты, в натуре, как маленькая все равно.

Внутреннее напряжение, нараставшее во мне с того момента, как мне позвонил Троицкий, внезапно пропало, и я неожиданно для себя и присутствующих громко захохотала.

Кабан, насупившись, смотрел на меня, решая, как расценивать мое поведение. В конце концов он, видимо, пришел к выводу, что все идет нормально, и сам захохотал, всплескивая руками и с грохотом ударяя ими по столу.

Троицкий смотрел на нас как на сумасшедших.

Нахохотавшись, Кабан сказал:

— Я гляжу, Танюха, девка ты веселая, это хорошо. Я люблю веселых. А то на эту постную рожу, — он ткнул пальцем в сторону Троицкого, — смотреть тошно. В общем, решим так, — Кабан перешел к делу, — раз этот сундук тебе все рассказал…

— Да нет, не все, — поспешила я откреститься от чрезмерной информированности, но было слишком поздно. Кабан безнадежно махнул рукой:

— Что еще не рассказал, то расскажет. Может, оно и к лучшему. Сам он только языком трепать здоров. Моим костоломам с этим в жисть не управиться, так что давай, Танюха, ищи энтих гнид, что меня кинули, падлы. Ты знаешь, на сколько они, пидоры, меня кинули? — Воспоминания об утраченных деньгах заставили Кабана перейти на визг.

Я отрицательно покачала головой.

— На полтора «лимона» «зеленью»! — горестно возопил Кабан.

От удивления я присвистнула. Сумма впечатляла. Я и не подозревала, что речь идет о таких больших деньгах.

Тем хуже для меня.

— Во, во, — страдальческим голосом подтвердил Кабан, — засвистишь тут. А все этот козел старый, — он повернулся в сторону Троицкого, чинно сидевшего с таким видом, будто все происходящее не имело к нему никакого отношения. — Давай, говорит, верняк, говорит. Заплатим полтора, получим два. Получили, мать твою! Кусок тряпки и будильник сломанный.