Марина Серова - Праздник теней

— Марик… — позвала я тихонечко. Неужели я ошиблась? Неужели мои расчеты оказались неверными, и Марика прятали не здесь?

От отчаяния мне захотелось завыть по-волчьи. Я представила себе, как через полчаса или раньше сюда приедут мельниковские ребята и какой нас всех ожидает скандал. Судя по прекрасному антуражу, здесь отдыхала влиятельнейшая особа. Значит, скандал будет нам всем обеспечен большой, с фейерверками и перестрелками. И во всем буду виновата только я.

— Марик, — повторила я свой молитвенный призыв, — я не сделаю тебе ничего плохого… Я пришла помочь тебе. Выйди, а?

Неужели я опоздала? Марик… Окажись здесь, пожалуйста…

Мне никто не ответил. Я прошла в маленькую спальню. Кровать была не убрана. Значит, еще недавно мальчик был здесь… Он уходил отсюда поспешно. Или его уводили отсюда поспешно?

Так. Что же нам делать, гражданка Иванова? Ежели вы собрались усесться на пол и громко разрыдаться от обиды, так вы это свое намерение оставьте. Никому от наших с вами слез радости не будет. Лучше приходите в себя и думайте, куда могли деть младенца. Сначала-то он был здесь, это понятно. Вон и следы его пребывания сохранились. Прямо на обоях маленький узник рисовал своего возлюбленного Аслана. Вряд ли у нас все детишки такие развитые, чтоб на стенках рисовать Нарнию. Дай Бог, чтоб Чебурашку с крокодилом Геной припомнили.

Я подошла к окну. За ним простирался лес. Вилла была последним зданием в дачном поселке.

Лес… Темный и густой. Я смотрела и удивлялась. Как по заказу — все, как во сне. Сейчас оттуда появится огромная львиная башка и позовет меня за собой. Пошли, мол, Иванова, хватит отдыхать и предаваться унынию.

Льва не было. Но, присмотревшись повнимательнее, я увидела две фигурки, удаляющиеся от дома все дальше.

Два мальчишки шли, явно скрываясь от чужих глаз, держась за руки. Тот, что постарше, тревожно оглядывался. Будто боялся погони. Я узнала Максима. А за руку он держал Марика.

Да, именно это я и увидела. И так удивилась, что застыла на месте, как Лотова жена, превратившаяся от собственного неуемного любопытства в соляной столп. Теперь-то я поняла, как это происходит. Двигаться от потрясения не можешь.

— Здравствуйте, Таня, — услышала я за спиной, — вот мы и встретились. Наедине.

Не знаю, почему у меня в голове родилась мысль, что ему нельзя смотреть в окно. Я внезапно поверила, что Максим тоже пытается спасти ребенка. Я постаралась закрыть окно своей спиной.

— А грим ваш, Танечка, немножко потек… И зачем такой хорошенькой женщине этак над собой измываться?

— Во всех я, душенька, нарядах хороша, — не удержалась я и обернулась к Шахмину.

Он улыбался своей змеиной улыбкой. Только сейчас я заметила некоторую дегенеративность шахминской ухмылочки. Вот, подумалось некстати, живешь так, живешь, думаешь, что ты выглядишь умно и достойно, а на деле — и рожа кривая, и улыбка дебильная.

— Это вы правильно подметили, — еще шире ухмыльнулся гадкий и лысый Шахмин, — вы весьма хороши, Танечка… Только вот где же наш наследник? Где наш принц Тьмы?

— У вас, Виталий Викторович, какие-то фантазии в голове бродят, — сказала я равнодушно, — что это вы про принца Тьмы ерунду придумываете? А Аня Трубина у вас была кем? Принцессой Тьмы, что ли?

Он дернулся. Кажется, я затронула запретную для себя тему. Ну в самом деле, куда это ты, простая смертная Иванова, со своим свиным рыльцем направилась нахально и некстати в калашный ряд?

— Я ни про какую Аню ничего не знаю… — По его взгляду можно было понять, сколько осталось моему бренному телу существовать под одним солнцем с Виталием Викторовичем. Прямо скажем, маловато мне осталось, но это на его взгляд. Наши с ним убеждения были слишком полярны, чтобы прийти к консенсусу. Или как там его? Тангенсы с котангенсами…

— Да бросьте, Виталий, — я увидела в окно, что мальчишек не видно, и позволила себе плюхнуться на диван, положив ногу на ногу в тренчиках с таким видом, будто я в ажурных чулочках, — все вы про Аню Трубину знаете. Даже лучше меня осведомлены.

— Считайте, как вам хочется, — пожал он плечами, — так вы не скажете, куда вы дели Марка?

— Не-а, — лениво протянула я и зевнула, — не скажу…

— Что ж, — процедил он сквозь зубы, — пеняйте на себя.

— Да что вы говорите? — удивилась я. — И как это я должна на себя пенять? Вы что, отрежете мне язык и вырежете на спине перевернутый крест?

Он вздрогнул. Я задела его за живое. Его обычно красное лицо позеленело. От злости, наверное.