Мария Спасская - Кукла крымского мага

— Что за шум? — Женщина энергично отдувалась, вытирая полотенцем вспотевшее лицо, и у меня не осталось сомнений в том, что она только что крутила педали.

— Простите, не скажете, Викентий Сирин дома? — осведомилась я.

— Этот ненормальный? — презрительно дернула щекой отцовская соседка. — Понятия не имею. Но думаю, что дома. Он совсем не выходит на улицу. Во всяком случае, я его не вижу.

— А почему же он не открывает?

— Ну, не знаю… Может, он в дальней комнате и ничего не слышит.

Соседка повернулась, чтобы уйти, но вдруг ее осенила некая мысль.

— Ты Максику позвони, — посоветовала женщина.

— Он умер.

Я не хотела ее шокировать, но получилось так, как получилось. Лицо блондинки вытянулось, утратив румянец, рот приоткрылся, обнажая превосходные зубы, а на младенчески гладкой коже вокруг глаз появились явственные морщинки. Несколько секунд женщина молчала, болезненно щурясь, а справившись с потрясением, протяжно выдохнула:

— Максик умер? Когда?

— Позавчера. Сегодня в двенадцать хоронят.

— Вот черт! — Блондинка почесала кончик носа алым ноготком указательного пальца. — Как некстати! У меня сегодня переговоры, никак на похороны не успеть! — И с интересом взглянула на меня: — А ты что, родственница Максика?

— Я его дочь.

Меня покоробило, как она называет отца, употребляя для этого почти собачью кличку. Но дама, казалось, не чувствовала ни малейшего неудобства.

— Дочь? Надо же, оказывается, у Максика была дочь! Тогда давай знакомиться. Я Ольга.

— Женя.

— Соболезную тебе, Жень. А к Сирину можешь не стучать — он вообще ничего не слышит. Человек на своей волне.

— Я хотела в квартире отца оставить вещи. Как-то неловко с таким баулом ехать на кладбище.

— Можешь зайти, кинуть сумки. Кофейком напою, — предложила Ольга, широко распахивая дверь.

Я перешагнула порог и ответила:

— Спасибо, от кофе не откажусь.

Белоснежный коридор простирался так далеко, что казалось, ему нет предела. Усиливали ощущение бесконечности многочисленные зеркала и стеклянный потолок, светившийся голубой подсветкой. «Как в прозекторской», — подумала я, а вслух сказала:

— Интересно тут у вас.

— Я за этот интерьер кучу бабок отвалила, — не без гордости сообщила Ольга. — Максик обещал помочь довести идею до конца. Теперь ты его наследница, и, я думаю, мы договоримся насчет ремонта подъезда.

— За свой счет? — насторожилась я, понимая, в какую сумму может вылиться творческий замысел Ольги.

— Ну да, — как о чем-то само собой разумеющемся проговорила она, засыпая в кофемашину зерна и включая агрегат. Прибор негромко заурчал, распространяя вокруг пьянящий запах кофе, а Ольга продолжала: — Ну, смотри. В подъезде живут всего три человека. Я, твой отец и Сирин. Кому же делать ремонт, как не нам с тобой?

— А кто живет на первом этаже?

— Никто. Первый этаж занимает медицинская клиника, вход в которую из соседнего парадного, а дверь квартиры с этой стороны они заколотили. Под лестницей находится служебное помещение. Дворницкая. Не думаешь же ты, что дворник будет спонсировать ремонт подъезда?

Она внимательно посмотрела на меня и продолжала:

— Придется, Жень, скидываться нам с тобой, на Сирина рассчитывать нечего. Этот товарищ мысленно где-то там, далеко. Я пыталась с ним говорить, но он как будто не слышит. Что еще ждать от таксидермиста.

— Сирин таксидермист? Своего рода создатель скульптур? Необычная профессия.

— Сама случайно узнала, — хмыкнула Ольга. — Как-то подъехала к дому, смотрю — три здоровенных дядьки выгружают из грузовичка стреноженного лося и волокут прямиком в мой подъезд. Я им говорю — куда, мол, мужики, зверя тащите? Вы ничего не попутали? А они: нет, мадам, все правильно, вот у нас и адресок записан. В этом самом парадном живет лучший таксидермист Питера господин Сирин. Викентий Палыч сделает из этой лосиной туши, которую мы подстрелили на охоте, игрушечку для нашего головного офиса. Так я узнала, почему время от времени так мерзко воняет в моем доме. Пока не знала про бизнес Сирина, все время думала, что у них в квартире кто-то умер…

Кофемашина фыркнула, завершая процесс приготовления американо, и Ольга разлила напиток по чашкам. Протягивая одну из них мне, она закусила губу и покачала головой. Глаза ее подернулись слезами, а подбородок задрожал.

— Эх, Максик, Максик! — с болью в голосе произнесла она. — Как же так? Жить бы да жить! И что с ним случилось?

— Сирин сказал, что-то с сердцем, — отпивая кофе, сообщила я.