Мария Спасская - Кукла крымского мага

— Да, Лиля. Все верно. Ты родила Веронику, — тихо проговорил Волошин, продолжая поглаживать ладонь девушки. — После этого ты сделалась ревностной католичкой, умоляя Деву Марию простить тебе невольный грех и подарить вам с малышкой счастье. Но твои горячие мольбы не были услышаны, и девочка не прожила и трех лет, скончавшись от простуды. Обезумев от горя, ты днем и ночью сидела на могиле крошки Вероники и плела ей венки. Плела до тех пор, пока сама не увяла прелестным цветком.

— Я умерла молодой? — с надеждой спросила Лиля, не допускавшая мысли, что может прожить долгую счастливую жизнь. В детстве Лиля подолгу болела, неделями лежала без памяти, и смерть казалась ей совсем не страшной, она была чем-то родным и близким, как сестра или подруга.

— Да, Лиля, ты умерла молодой, — мягким высоким голосом откликнулся Макс. — Однажды тебя нашли бездыханной на холодных могильных плитах фамильного склепа и похоронили рядом с твоей обожаемой малюткой.

— А как меня звали? — чувствуя, что глаза ее наполняются слезами, пробормотала девушка.

Волошин на секунду задумался, будто что-то припоминая, и уверенно выдохнул:

— Черубина. В прошлой жизни ты была Черубина. И, надо сказать, что Черубина тоже писала стихи. И если бы она, а не ты, принесла их в редакцию, сноб Маковский ни за что не прогнал бы прекрасную католичку. Он с радостью взял бы ее творения и напечатал их в «Аполлоне».

Макс отпустил руку девушки и, широко улыбнувшись, вдруг быстро спросил:

— Ну что, Лиля, ты чувствуешь в себе силы стать новой Черубиной?

— Да, Макс, — резко вскинула голову поэтесса Дмитриева, мигом скидывая с себя сонное оцепенение и освобождаясь от охватившего ее транса. — В душе я все та же испанка, одинокая и непонятая, — с горечью сообщила она.

— Вот и превосходно! — подхватил Волошин. — Тогда, Лиля, нам нужна испанская фамилия. И желательно с благородными корнями.

— Габриак! — объявила Лиля, озорно сверкнув глазами. — Помнишь моего черта?

— Любопытная мысль, — похвалил Лилю друг. — Черубина Габриак. Нет, пусть будет Черубина де Габриак! Так значительно лучше.

Лиля откинула плед, вскочила с дивана и, возбужденно взмахнув руками, провозгласила:

— Отныне господин Маковский будет иметь дело не со скучной учительницей Елизаветой Ивановной Дмитриевой, а с прекрасной Черубиной де Габриак.

— Да, Лиля, ты права, ее он не прогонит, — широко улыбнулся Волошин. — Ведь мало у кого есть собственный бес, готовый прийти на помощь.

Лежа в темной комнате отца на неразобранном диване, я пыталась заснуть, но сон не шел. Стараясь не думать о маленьком тельце, сидящем на стульчике в одной из соседних комнат, я размышляла об отце и его странной жизни. Похоже, что никто его особенно не любил. Если не считать, конечно, Алики, но и та сразу же заговорила о разделе имущества покойного и о своих видах на дачу. Ольга тоже не показалась мне особенно скорбящей. Похоже, больше всего женщину огорчает, что папа умер, не успев поучаствовать в ремонте парадного. Шеф на дух не выносил отца, про него вообще вспоминать не хочется. Это надо же такое придумать! «Подоночные глазенки»! И это о покойнике на его же поминках! Интересно, чем отец заслужил подобное отношение? И с чего это Максим Мерцалов вдруг взял и скоропостижно скончался? Ведь Ольга говорила, он крепкий был мужчина, жить бы да жить. Возможно, что кто-то из так называемых друзей и меркантильных возлюбленных и впрямь приложил руку к его смерти. Но надо ли мне копаться в этом деле?

Боевой настрой, охвативший меня в ресторане, после осмотра коммунальной квартиры отца куда-то испарился, и чувство тревоги не отпускало. Здесь все было таинственное, странное и непонятное. Навевало ужас и внушало страх. Я не заметила, как задремала, и вдруг проснулась, словно меня тронули за плечо. Отчетливо прозвучавшие шаги в коридоре заставили привстать на локте и прислушаться. Под дверью кто-то определенно ходил. Богатая фантазия тут же услужливо подсунула мне выросшего и окрепшего беса, в поисках меня разгуливающего по квартире и пялящего в темноту незрячие глаза.

Больше всего мне хотелось забиться под плед и не высовывать оттуда носа, но я все-таки протянула руку, включила ночник и, поднявшись с дивана, несмело двинулась к дверям. Постояла в нерешительности, потом, собравшись с духом, повернула в замке ключ и рывком распахнула дверь. Темный коридор прорезал луч света, и в прозрачной темноте я увидела узкое женское лицо, отпрянувшее в сторону, зеленые глаза, сверкнувшие злобой и разочарованием, и мучительно искривленный рот с опущенными вниз уголками. Женщина повернулась ко мне спиной и метнулась в сторону кухни, растворяясь в темноте. Пока я стояла в оцепенении, длинные медные волосы, едва различимые впотьмах и оттого кажущиеся призрачными, мелькнули за кухонной дверью. Почему так темно? Я отлично помню, что не гасила свет! Рванувшись к выключателю, я пробежала в темноте до конца коридора и, нащупав его, щелкнула клавишей. Последовав на кухню, я огляделась по сторонам. Рыжеволосой женщины нигде не было. Первым делом я осмотрела ванную. Убедившись, что прятаться там особенно негде, перешла ко второй двери. Потянув ее на себя, я убедилась, что так же, как и час назад, она по-прежнему заперта. А где же таинственная незнакомка? Прошла через стену? Но этого не может быть! Чертовщина какая-то!