Вильям Хорстберг - Сердце Ангела

Я вернулся в Покипси и остановился у первого попавшегося гриль-бара. Вначале я позвонил в больницу для ветеранов в Олбани. Это потребовало времени, но там лишь подтвердили то, что я и так знал: к ним никогда не переводился пациент по имени Джонатан Либлинг – ни в 1945 году, ни позже. Я поблагодарил, оставил трубку болтаться на проводе и, отыскав в телефонной книге номер доктора Фаулера, позвонил ему. Ответа не было. Я выслушал дюжину гудков и повесил трубку.

Потом, быстренько пропустив стопку спиртного, я спросил у бармена, как проехать к дому 419 по Саут Киттридж-стрит. Он нарисовал на салфетке примерный план и с наигранным безразличием заметил, что этот район городка считается самым богатым. Картографические усилия бармена окупились выложенными мной чаевыми.

Саут Киттридж, приятная, окаймленная деревьями улица, находилась в нескольких кварталах от кампуса [Территория школы или колледжа.]. Дом доктора оказался деревянной викторианской постройкой в готическом стиле, с круглой башенкой на углу и множеством резных завитушек под скатом крыши, напоминающих кружева на воротнике старой леди. Постройку огибал широкий портик с дорическими колоннами, а высокие живые изгороди из сирени окаймляли Дворик.

Я медленно проехал мимо, приглядываясь к дому, и поставил свой «шеви» за углом, перед церковью, обнесенной стеной из тесаного камня. На фасаде висела табличка с объявлением о субботней проповеди: «СПАСЕНИЕ В НАС САМИХ». Я взял свой черный «дипломат» и пешком вернулся к дому 419 по Саут Киттридж-стрит, – ни дать ни взять страховой агент в погоне за комиссионными.

В парадную дверь был врезан овал из матового стекла, за которым смутно виднелась обшитая панелями прихожая и лестница с ковровой дорожкой, ведущая на второй этаж. Я позвонил дважды, подождал. Никого. Я снова позвонил. Подергал ручку двери. Заперто. Замку было по меньшей мере лет сорок, а отмычку я с собой не захватил.

Я обошел дом, «проверяя» каждое окно, но безуспешно. Сзади находилась дверь в подвал. Она была заперта на висячий замок, но некрашенная деревянная рама казалась старой и хлипкой. Я извлек из «дипломата» фомку и отогнул скобу.

Ступени вниз. Паутина. Мрак. Если бы не узкий луч моего фонарика, я бы сломал себе там шею. Посреди подвала, словно языческий идол, возвышалась угольная печь. Я отыскал лестницу черного хода и полез наверх.

Дверь оказалась открытой; я вышел на кухню. Во времена Гувера она, должно быть, являла собой чудо современной техники: там была газовая плита на длинных гнутых ножках и холодильник с цилиндрическим мотором наверху, выглядевшим как старая коробка.

Если доктор живет здесь один, то ему нельзя отказать в аккуратности. Тарелки вымыты и стопкой сложены на подставке. Покрытый линолеумом пол натерт. Я оставил «дипломат» на застеленном клеенкой кухонном столе и осмотрел весь дом.

Столовая и гостиная выглядели так, будто ими никогда не пользовались. Громоздкую мебель, расставленную словно напоказ, как в мебельной лавке, толстым слоем покрывала пыль. На втором этаже находились три спальни. Шкафы в двух из них были пусты. Доктор Фаулер жил в самой маленькой спальне, с единственной железной кроватью и простым дубовым комодом.

Я осмотрел его, но не нашел ничего, кроме обычного комплекта рубашек, платков и хлопчатобумажного белья. В шкафу со специальной полкой для обуви висело несколько шерстяных костюмов. Сам не зная почему, я пошарил в карманах, но ничего не обнаружил. В столике у кровати, рядом с Библией, лежал «Веблей-Марк V» калибра 11,5 мм. Такими револьверами пользовались британские офицеры в первую мировую войну. Я проверил его: «Веблей» был не заряжен.

В ванной мне повезло. На умывальнике исходил паром стерилизатор. Внутри я обнаружил штук шесть иголок и три шприца. В аптечке не оказалось ничего подозрительного – обычный набор из аспирина, сиропа от кашля, зубной пасты и глазных капель. Я осмотрел несколько пузырьков с пилюлями, но с ними все было в порядке. Иначе говоря – наркотика там не было.

Но я знал, что где-то он должен быть. Поэтому я снова спустился вниз и осмотрел старомодный холодильник. Он лежал на одной полке с молоком и яйцами. Морфин: не менее двадцати бутылочек по 50 кубиков. Достаточно, чтобы на месяц вырубить дюжину наркоманов.

Снаружи сгущались сумерки, голые деревья во дворе превратились в смутные силуэты на фоне кобальтового неба. Я непрерывно курил, оскверняя окурками девственно чистую пепельницу. Около семи дом высветили лучи фар и погасли. Я ожидал услышать шаги доктора на крыльце, но не уловил ни звука, пока в замке не повернулся ключ.