Олег Северюхин - Учитель

Хозяйка что-то говорила о нынешних ценах на продукты, о соседях, что выносят на базар козье молоко, об участковом милиционере, который ей все глазки строит, о том, что хатенку нужно будет летом латать и о чем-то еще, что проходило мимо моего сознания, но было слышно в качестве каких-то отдельных слов.

Я сидел и прислушивался к своему состоянию. Вроде бы ничего не произошло, но что-то изменилось. Меня не раздражала болтовня хозяйки, которая весела потому, что добилась своего - сегодняшняя ночь, а потом и последующие будут ее. Я видел расправленную широкую кровать с подушками для двух человек, а моя постель даже и не расправлялась. Мне было интересно, чем занимаются соседи, меня не тяготила необходимость завтра идти на службу и общаться с не вполне приятными для меня сослуживцами, которые считали меня белой вороной, неизвестно по какой причине затесавшейся в их корпоративный коллектив, а за глаза меня называли «солдафоном», но и это не обижало.

– А что это вы в кулаке зажимаете? - спросила хозяйка.

В кулаке у меня был зажат крестик и я не хотел никому его показывать. И я подумал, что и хозяйке незачем знать об этом. И хозяйка, как будто не задавала никакого вопроса, сказала потупив глаза:

– Наверное, пора уже спать. Времени-то почти что десять часов.

Я погладил ее по голове, поцеловал ее в щеку и мысленно пожелал спокойной ночи. Не прошло и десяти минут как из хозяйского угла уже доносилось мерное посапывание очень привлекательной и соблазнительной женщины. Но разве в этом мое призвание?, - думал я. - Она даже во сне ждет меня, чувствуя как мужские руки проходят по ее телу, сжимают еще упругие груди, прижимают ее тело к крепкому мужскому телу, целуют сладким поцелуем и происходит соитие до того сладостное, что человек совершенно не думает о том, что продолжение рода человеческого связано с мучениями, болью, физической и душевной, разочарованиями, радостями и утратами. Пусть спит спокойно. Ее половинка еще не пришла. Может быть, это будет тот участковый уполномоченный, который на меня искоса поглядывает, но побаивается, зная, что я служил в органах ВЧК. Нужно будет как можно скорее поставить вопрос о выделении мне отдельной комнаты в коммунальной квартире, чтобы избежать искушений, которыми уставлена наша дорога к царствию небесному.

Утром я был разбужен хозяйкой, которая стояла передо мной заплаканная, прикусившая губу, чтобы не разрыдаться.

– Да, довел бедную женщину, - думал я, - Что теперь ей говорить, чтобы не обидеть и не озлобить женщину на весь род мужской?

Погладив голову женщины, я спросил:

– Что случилось? Ты не сердись, все еще впереди, все будет, и хорошее и плохое, и радость будет еще такая…

– Какая радость? - изумилась хозяйка. - У соседей девчонка во сне померла. От чего, никто не знает. Доктора приезжали, справку выписали, хотят в морг везти, чтобы вскрытие сделать и узнать причину смерти, а мать дочку не отдает. Я вот и прибежала, что бы хоть ее уговорили, вас-то она уважает.

Я по-военному встал, ополоснул лицо из медного рукомойника, висевшего на цепочке в уголке за занавеской, оделся и вместе с хозяйкой вышел из дома. Идти было недалеко и минут через десять мы уже входили в небольшой домишко, которого давно уже не касалась мужская рука.

В комнате находился врач из поселковой больницы, с бородкой клинышком под тов. Л (У) с неизменным саквояжем, участковый уполномоченный и еще несколько соседок. Мать девочки стояла на коленях у кровати дочери, обняв ее, причитала о своей горькой судьбе, о Боге, который не защитил ее, отняв самое дорогое в жизни.

– Что случилось, доктор? - тихонько спросил я.

– Не знаю, милейший. Остановка сердца причем без каких-то видимых симптомов болезней или травм. Отравление тоже исключено, еда, понимаете ли, самая простая и неприхотливая, но самая здоровая и для организма полезна. Поверьте мне, эти люди через восемьдесят-девяносто будут рассказывать своим прапраправнукам о том, как плохо они жили и как плохо они питались. А я вас попрошу уговорить мать отдать нам дочь для исследования причин болезни. Вдруг какая-то зараза или преступление какое. Нельзя это так оставлять.

Я кивнул головой и подошел к матери. С чего начать, что сказать, как утешить, как объяснит? Не знаю. Я встал рядом с ней на колени, взял женщину за плечи и привлек ее к себе, поглаживая по волосам. Какие могут быть слова в такой ситуации. Лучше молча соболезновать, чем говорить какую-то ерунду. Женщина молча плакала у меня на груди и периодические рыдания как судорогой встряхивали ее тело. Жестом подозвав к себе свою домохозяйку, я передал женщину ей, а сам присел на кровати девочки. Руки ее были холодны, лицо неподвижное, но один глаз был чуточку приоткрыт, как будто она подглядывала за нами. Мне и раньше приходилось видеть мертвецов с открытыми глазами и с полу прикрытыми и вообще без глаз. На войне и не того насмотришься. Я протянул руку и положил ее на лицо девочки, стараясь прикрыть этот глаз. И вдруг я своей рукой почувствовал, что девочка не умерла. Она просто летает где-то вблизи, оставив свое тело. Ей это нравится и если ее не позвать, то она так и останется бестелесной, живя рядом с нами и радуясь тому, что никто не сможет причинить ей боль или зло.