Петр Галицкий - Цена Шагала

— Нет, не думаю, Люси, все проще. Это были мои соотечественники.

— Вы — гангстер? Мафия? — с испугом и восторгом спросила Люси.

— Увы, или к счастью — ни то и ни другое, — ответил Андрей. — Просто я человек, случайно попавший в ситуацию, в которой я, в общем-то, не должен был находиться. Дело в том, что у меня было кое-что ценное, что я собирался здесь продать — нет, не бойтесь, не контрабандистам, это не наркотики, я собирался действовать абсолютно официально, через аукцион — это картины. Однако нашлись люди, которые решили завладеть этими картинами. И вот результат: пару дней я пребывал между жизнью и смертью.

— Почему же вы не обратились в полицию?

— Видите ли Люси, тут много моментов, в связи с которыми мне не хотелось ввязывать «Интеллиджент сервис» или Скотленд-Ярд в эту историю. Я думаю, вы и сами часто не любите обращаться к вашим английским полицейским.

— Да, это правда, — засмеялась Люси. — Тем более, что я и мои друзья часто живем в сквотах — знаете эту систему захваченных домов?

— Да, я читал о ней, — сказал Сорин.

— Поэтому я не могу сказать, что полицейские — мои лучшие друзья, — закончила девушка.

— Ну вот, видите. Следовательно, и у меня, и у вас могут быть причины, по которым полицию лучше избегать. Но вот теперь я выжил, а благодаря вам пойду на поправку и, наверное, буду пытаться восстановить справедливость.

— Один против вооруженных бандитов? — Девушка была явно в восторге от услышанного.

— Ну, я не думаю, что они вновь будут пытаться меня убить. А кроме того, я полагаю, им вообще неведома моя судьба. Они-то думают, что я умер, и в этом мое сильное преимущество, не так ли?

— Не знаю… — протянула Люси. — Я, правда, никогда не бывала в такого рода переделках, но несколько моих знакомых — они попадали в разные истории. Я не думаю, что вам одному хватит сил бороться против русской мафии.

— Да нет, вы утрируете. Вы здесь, на Западе, вообще мало что понимаете в нашей жизни. Не такая уж это и мафия и ничего такого уж страшного нет. Речь идет о вполне респектабельных людях, редко пользующихся услугами определенного сорта персонажей. Впрочем, это не важно. Вы пейте вино, ешьте, — решил сменить тему Сорин.

— Спасибо, я не голодна, а вот вам — вам необходимо поесть. Тем более, что ваши силы так истощены, это видно невооруженным глазом. И обязательно пейте вино, — продолжала Люси. — От этого лучше работает сердце и циркулирует кровь. От этого вы быстрее пойдете на поправку.

— Конечно, конечно, — пробормотал Сорин, зевнув и понимая, что сейчас он погрузится в пучину сна. — Знаете, Люси, мне, пожалуй, нужно немного поспать, я сильно устал.

— Да-да, конечно, Эндрю, я и так засиделась.

— Вы, — произнес вдруг Андрей, — не могли бы… В общем, могу ли я вас как-нибудь еще увидеть? Мне бы хотелось, когда я буду лучше себя чувствовать, повести вас в какой-нибудь ресторан, если, конечно, вас не шокирует мое предложение.

— Нет-нет, я же не американка, — засмеялась девушка. — Я вам оставлю свой номер телефона, или сама вам позвоню.

Она черкнула на гостиничном блокноте свои координаты, потом легко встала с кресла и, послав Сорину легкий воздушный поцелуй, исчезла за дверью номера. А Андрей, сделав несколько шагов до кровати, рухнул без сил.

— Вот что, Василий Семенович, — говорил следователю по особо важным делам Трегубцу начальник его отдела Николай Николаевич Ковалев. — Запряги кого-нибудь из своих архаровцев и сделай мне установочку на Токарева Виталия Сергеевича.

— Токарев? — удивился Трегубец. — По какому же делу он у нас проходит?

— Ни по какому не проходит. Генерал приказал. И давай побыстрее. Сам знаешь: начальство ждать не любит.

— А что нужно-то?

— Все, все, Василий Семенович, что мне тебе рассказывать? Где учился, на ком женился, кто родители, где живет, друзья, знакомые, связи.

— Николай Николаевич, ты меня за дурочку-то не держи. На такие сведения не один день уйдет.

— А тебе за один день никто и не предлагает. Но быстренько, в темпе вальса, так сказать. Генерал три дня дал. А то смотри: опять ослушаешься — вообще из органов полететь можешь.

— Да не пугай, Николай Николаевич, пуганые, — устало сказал Трегубец.

— Пуганый не пуганый, а окладом и пенсией небось дорожишь, а? — И Ковалев хитро подмигнул Трегубцу.

— Пенсией? Николай Николаевич, работу я свою люблю.

— Ну вот, коли любишь… Все, свободен.

«Ну что же, — думал Василий Семенович, сидя в своем кабинете, — с начальством не поспоришь. Это все равно, что против ветра ссать. Только вот непонятно, откуда у нашего генерала такой интерес к какому-то Токареву?»