Марина Крамер - Не верь, не бойся, отпусти!

Я шагнула вперед, на карниз. Интересно, это очень больно? Ведь нет, наверное, — удар — и все кончено. Ничего не чувствуешь, ничего не болит. Я смотрела вниз и ничего не слышала вокруг. Все, надо решаться, иначе смалодушничаю. Закрыв глаза, я сделала глубокий вдох, и в тот же момент меня кто-то грубо рванул за норковую накидку назад с такой силой, что я упала и подмяла стоявшего сзади.

— Это… это что же… что же вы… вытворяете?! — обхватив меня руками, просипел в ухо Слава. — Я ж чуть с ума не сошел, когда на крыше вас увидел! Ни фига себе, думаю, сходил за сигаретами! Как вы из квартиры-то вышли?!

Он перевернулся, не выпуская меня из рук, встал на колени и крепко встряхнул. Я моталась из стороны в сторону, но глаз не открывала, и тогда Слава крепко врезал мне по щеке раз и другой. Это отрезвило — я заплакала, сначала тихо, а потом навзрыд, вцепившись руками в его ветровку. Господи, да я же чуть не… какой кошмар…

— Ну-ну, все, все, хватит, Варвара Валерьевна, — Слава осторожно гладил меня по спине и плечам. — Хватит, все кончилось. Идемте домой.

Он поднял меня на ноги, отряхнул платье и повел к люку. Я была босиком, в одних чулках — ну, это объясняет, почему не помню, как поднималась по лестнице с тонкими прутьями вместо ступеней, каблуки не мешали. Туфли валялись на площадке, Слава поднял их, сунул в карманы.

В лифте я подняла глаза и ломким от стыда голосом попросила:

— Славочка… никому и никогда… хорошо?

— Не переживайте, — твердо сказал он, — даю слово офицера.

Я не выходила из дома три дня — лежала в зашторенной спальне, спала или смотрела в потолок. Аннушке Слава сказал, что я заболела, и попросил не беспокоить, и, к моему удивлению, Вяземская послушалась и переехала к себе. Об этом мне рассказал Слава, который находился со мной неотлучно. Тузу он ничего не сказал о моей попытке самоубийства, однако сам не выпускал из поля зрения ни на секунду. Я была ему благодарна — оставаться одной не хотелось, а присутствие в квартире человека давало иллюзию защищенности. О задержании группы рейдеров отрапортовали в новостях — это тоже рассказал Слава, я не хотела ничего знать. Любое воспоминание сразу воскрешало образ Кирилла, и мне становилось больно дышать.

Вывела меня из этого состояния Аннушка. Она приехала как-то после работы с большим букетом лилий, уселась на кровать, взяла меня за руку и сказала:

— Варька, я влюбилась.

Я никак не отреагировала — мне показалось, что сейчас она заведет обвинительные разговоры о Карибидисе и неудачном романе с ним, а это вновь причинит мне боль воспоминаниями о Мельникове. Но Анька удивила меня:

— К нам на работу новый начальник отдела пришел. Холостой, представляешь? Вчера ходили с ним гулять, катались по Москве-реке до ночи.

— Поздравляю, — выдавила я. — И прости меня, если можешь.

— Ой, не надо, а? — сморщилась она страдальчески, и я поняла, что тема ей неприятна, хоть и старается Аннушка ее забыть. — Я сама согласилась, могла ведь отказаться. Но нет — красивой жизни с банкиром захотела. Не мое это, видимо, так и буду всю жизнь сама карабкаться. Говорят, его на Кипр экстрадируют, он и там успел отметиться, — добавила она, помолчав секунду.

Это меня не удивило. Судя по всему, в связке с моим дядей они развили бурную деятельность по не совсем законному отъему недвижимости у населения. Вот и Туз говорил про какую-то гостиницу, которую дядя перевел в собственность на Кипре не совсем законным путем.

— Мне звонил Мельников, — тихо сказала Аннушка, крепко взяв меня за руку. — Варя, тебе надо с ним встретиться. Поверь — тебе так будет легче, закроешь тему для себя. Он просил, чтобы ты его защищала.

— Много чести, — механическим голосом проговорила я.

— Варька, ты так сойдешь с ума. Ну, хорошо — я понимаю, что защищать его ты не будешь и не сможешь, ты ж не по уголовным. Но сказать ему все, что у тебя на душе, ты обязана. Ради себя самой, Варя. Тебе станет легче. Я не могу смотреть, как ты лежишь тут и… обугливаешься, — с горечью сказала Аннушка, прижимая мою руку к щеке. — Ты же черная вся стала, Варька… Нельзя так. Съезди, скажи — и отрежь. Я тебя знаю, тебе только это поможет, иначе свихнешься.

И я послушалась.

Я была в СИЗО только один раз — на практике, и с тех пор больше никогда не переступала порог этого заведения. И тем более не делала этого в таком странном качестве, как сегодня. Кто я? Адвокат, любовница — кто? И что увижу сейчас, какие эмоции на лице Кирилла? Как он сможет смотреть мне в глаза после всего? Хотя почему-то в том, что сможет, и сделает это, как обычно, спокойно и уверенно, я почему-то не сомневалась.