Рекс Стаут - Подобный богу (= Убить зло)

Эрмы не было дома, когда ты пришел. Ты бродил по тихому, просторному и безупречному дому - фаянс, китайские безделушки, Шератон, Керманшах, баята, - что за чепуха, игрушки для скучающих дебилов. Люди, которые их делали, давно рассыпались в прах. Тебе захотелось разбить или разорвать что-нибудь.

Тебе была противна мысль лечь в постель, но она, по крайней мере, была неприкосновенно твоя, и ты направился к себе раздеться. Снимая пиджак, ты заметил, что горничная во время уборки отодвинула бюст Уильяма Завоевателя, а потом забыла поставить в угол, и он стоял там, глядя на тебя, со своей величавой головой, улыбающийся и самоуверенный. В припадке неожиданной ярости ты столкнул его на пол и пнул ногой, едва ее не сломав.

Морщась от боли, ты снял туфли, опустил ноги в ванну с горячей водой и уселся там, читая газету...

L

Он остановился и замер.

Из-за закрытой двери на верхней площадке слабо донесся голос:

Я ничего не могу, беби, дать тебе, кроме любви, Это единственное, что есть у меня в избытке...

Невыразительный и тонкий голос выводил то, что едва ли можно было назвать мелодией. Несколько фальшивых и сбивчивых модуляций, заканчивающихся каким-то жалким и отчаянным писком. Последовала долгая пауза, а затем снова раздалось:

Счастье, и я думаю...

Опять тишина.

Его затрясло, но он с усилием овладел собой и застыл. Голос звучал теперь еще слабее:

Я ничего не могу, беби, дать тебе, кроме любви, Это единственное, что есть у меня в избытке...

Затем более длительное молчание и опять:

Счастье, и я думаю...

Тишина.

Так, подумал он, значит, она не сидит в кресле и не читает - она расхаживает по комнате, что-то делает, приближается к двери, затем удаляется в спальню; ее шагов не слышно, она в своих тапочках на фетровой подметке...

12

Она всегда так пела - остальных слов просто не знала. За исключением этого "беби", какого черта ей не вставить его дважды, по крайней мере. Если это можно назвать пением. Давным-давно, еще тогда, очень давно, в ее голосе было что-то волнующее, может, и сейчас это есть - да, что-то есть, только дело не в ее голосе.

И все-таки в ее голосе было что-то, и в тот первый вечер ты снова это услышал. Не так давно ты проклинал судьбу за то совпадение, благодаря которому нашел ее, но удивительно скорее то, что ты не нашел ее раньше. Она жила в Нью-Йорке больше пяти лет, иногда, возможно, оказывалась совсем рядом с тобой - в поезде подземки или где-нибудь на улице. Рано или поздно...

Вы появились в театре, когда занавес уже был поднят, как это обычно бывает, когда ты приходишь с Эрмой.

Это было накануне ее отъезда в Эдирондекс. В конце первого акта, когда занавес опустился, ты услышал прямо за своей спиной чей-то голос:

- Кажется, я оставила свой носовой платок в туалетной комнате.

Эффект был странным. Ты не узнал этого голоса, тебе даже не пришло в голову, что ты когда-либо слышал его, но он поразительно взволновал тебя; ты вздрогнул и почувствовал тревогу; не поворачивая головы, ты не ответил на какой-то вопрос Эрмы и с волнением ожидал. Мужской баритон ответил:

- Может, одолжить тебе мой?

Затем снова послышался тот голос:

- Да, видимо, придется так сделать.

Ты мгновенно обернулся, пренебрегая приличиями, в упор посмотрел на сидевшую за тобой женщину и сразу ее узнал.

Если бы у тебя была хоть капля мозгов, ты сказал бы Эрме, что у тебя внезапно заболел живот или тебя поразил приступ слабоумия, после чего немедленно покинул бы театр. Но ты просидел весь антракт, прислушиваясь к хрипловатому голосу, и к концу второго акта, ощущая столь близкое присутствие Миллисент, ты пришел в состояние невероятного возбуждения.

- Может, служащая туалета его нашла, - сказала она, - посмотрю после второго акта.

Когда занавес снова упал, ты пробормотал Эрме какие-то сбивчивые извинения, вскочил с места и оказался за оркестром еще до того, как включили свет. Она прошла по боковому проходу между креслами под руку со своим партнером, высоким худым молодым человеком в коричневом костюме, и ты встал в сторонку, пропуская их. Затем они разошлись в разных направлениях, и ты бросился за ней и тронул ее за плечо.

- Простите, - сказал ты, - вы, случайно, не Миллисент Моран?

Она повернула голову и спокойно посмотрела на тебя.

- Да, это мое девичье имя, но теперь я миссис Грин, - ответила она.

По ее лицу ты понял, что она узнала тебе, еще не закончив говорить, но в типичной для нее манере только потом добавила:

- Как же, я вас помню.