Вадим Россик - Кто рано встаёт, тот рано умрёт

Наворачиваю круги против часовой стрелки по винтовой лестнице. Второй этаж. Зачем-то дохожу по длинному коридору до южного крыла. Здесь тихо. Передо мной череда одинаковых дверей, за которыми прячутся одинаковые комнаты. Тут жили женщины: Селина, Урсула, Баклажан, Мари. В тёмной нише по-прежнему блестит латами рыцарь. Только теперь он безоружен: кинжал и алебарда хранятся в полиции.

Что я здесь делаю? Нерешительно нажимаю на ручку одной из дверей. Заперто. Позавчера там внутри умерла Мари. Всего два дня назад, а кажется, что прошла вечность.

Заставляю себя покинуть место трагедии. Поднимаюсь по лестнице в свою комнату, сажусь к ноутбуку, включаю. Агафон тут как тут. Приветствую его из своего далёка:

– Привет, братан!

– Привет, братан! – отвечает мне Агафон словно эхо с другого конца света. – Что нового?

Я лукавлю:

– В нашей жизни нового мало. Как паппа?

– Папа всё пугает людей своим трудоустройством. Давит телефонными звонками средний и малый бизнес.

– Это в общем, а в частности?

– В частности отныне он моет колбасу хозяйственным мылом. С этого понедельника папа чистоплотен до омерзения.

Я вздыхаю.

– А что ты хочешь? Бриллиантовый возраст.

Пообщались, обсудили отца, обругали правительства, обменялись впечатлениями о погоде, разъединились. Агафон остаётся по ту сторону экрана бороться с неудобной папкиной старостью, а я опять набираю номер Баклажана. И опять напрасно. Едва кладу мобильник на стол, как снизу звучит голос Лили:

– Вадим, вы идёте на ленч?

Конечно, иду. Такое правило. И в любом случае завтрак Геракла лучше беспорядочной пальбы.

В столовой непривычно пусто. По укоренившейся за неделю привычке сажаю себя на прежнее место. С одной стороны должен быть Эдик, с другой – Баклажан, напротив меня – Кельвин. Сейчас в сумрачном помещении я кукую один. Лиля гремит посудой на кухне. Каково ей топтаться на том самом месте, где несколько часов назад бился в агонии Никс? Брр!

Что-то есть мне совсем не хочется. Тем более, неаппетитный овечий сыр и безвкусные оливки. Ругая себя за излишнюю чувствительность, наливаю в чашку горячий кофе. Сахар, сливки. Пробую, взбадриваюсь. Так-то лучше!

– Кушайте, Вадим! Это очень полезно. Минимум холестерина, – кричит с кухни Лиля.

Недовольно смотрю на скромное угощение. Что б тебя твои дети так кормили!

Сдержанно поблагодарив Лилю за ленч, возвращаю себя в нагретую комнату. Едва успеваю перевести дух, как мобильник громко сообщает, что звонит Марина.

– Как дела, милый? По дому ещё не соскучился?

– Соскучился, – плаксиво бормочу я. – Ну, когда ты заберёшь меня из этих руин?

– Могу тебя обрадовать, – смеётся супруга. – Лукас завтра возвращается из спортлагеря. Саша закончил ремонт своей квартиры. Переедет туда, как только я вернусь с «кура». Если хочешь, поживи две недели с мальчиками, а там и я подскочу. Лады?

Я рад. Хватит с меня этой кровавой средневековой романтики.

– Лады.

– Ты, правда, больше не хочешь гостить в Замке? – спрашивает Марина.

– Здесь очень холодно и сыро, – давлю я на жалость. – По утрам просыпаюсь покрытый инеем, а это вредно для здоровья.

– Значит, договорились, – решительно заявляет Марина. Она вообще такая: командирка. – Я позвоню Саше и договорюсь с ним, чтобы завтра утром он отвез тебя домой. О’кей?

– О’кей, солнце!

– А ты меня любишь? – интересуется Марина. Я понимаю, даже командиркам необходимо, чтобы их любили.

– Конечно, Маринка. Ты же знаешь, что для тебя я луну разломаю.

Довольная жена уже хочет проститься со мной, но у неё не к месту включается материнский инстинкт.

– А таблетки ты пьёшь?

– А у меня, действительно, всегда задумчивое лицо?

Марина снова смеётся.

– Кто тебе это сказал? У тебя лицо человека, который никак не может что-то вспомнить. Пьёшь таблетки?

– Как ты можешь сомневаться? – обижаюсь я, сердито глядя на подоконник, где покрываются пылью коробочки с лекарствами. Ну а что? Я ведь уже отругал себя за неорганизованность. – Мужик сказал – мужик сделал, Марина. Если не сделал, женщина задолбала – мужик сделал.

– Ладно, поверю на слово. Тогда целую и чюсс! – заканчивает муторный для меня разговор Марина.

– Чюсс!

Мой обед опять проходит в одиночестве. Лиля сообщает, что Эрих уехал по делам и, поставив на стол тарелку с борщом, убегает в офис. Скорбное дребезжание колокола настроение не повышает. Да ещё не вовремя вспоминаю, как вчера художники прощались со мной, своим бестолковым детективом. Торопливые рукопожатия. Небрежные «чюсс!». Укоризненные взгляды. Хорошо хоть не отлупили. Зато на Сквортцофа творческие люди смотрели с обожанием. Было понятно, что они благодарны инспектору за то, что он так быстро нашёл убийцу и им больше не нужно хоронить себя заживо в Замке. А вот я их надежд не оправдал. Обидно, конечно. Я вздыхаю. Ну и ладно!