Мария Жукова-Гладкова - Трудно быть богатой

Саша-Матвей нисколько не обиделся (видимо, чучелом и пугалом его называли не впервые) и представился. Свекор рот раскрыл, потом закрыл, бросился в комнату, где только что спал, и вернулся с несколькими номерами «Городских скандалов и сплетен», ткнул пальцем в опус Матвея Голопопова, посвященный каким-то переговорам на высшем уровне, проводившимся в бане (сопровождаемый соответствующими снимками), и спросил:

— Ты писал?

— Я, — подтвердил мой знакомый.

Дедушка Вова тут же ударился в воспоминания о своих хождениях в баню — они ведь в нашей стране практиковались и в советские времена. Журналист заинтересовался, и я быстро поняла, что стала на кухне лишней, поэтому удалилась в комнату наводить красоту, оставив мужчин вдвоем.

Вернувшись через некоторое время, мне пришлось констатировать, что на мой новый облик двое мужчин даже не обратили внимания. Саша-Матвей только успевал менять кассеты в диктофоне, а свекор заливался соловьем, теперь вспоминая какой-то комсомольский слет и чем там занимались комсомольцы.

С большой неохотой журналисту пришлось прервать такую увлекательную беседу, но он клятвенно обещал навестить свекра на даче с ящиком пива и послушать его воспоминания о бурной молодости. Представляю, как он это все подаст в «Скандалах». Лично я бы открыла рубрику «Воспоминания о боевом прошлом» — впрочем, ее название может быть более хлестким. Петрович тратил бы гонорары на материальную поддержку завода «Балтика».

Свекор сказал, что сегодня, наверное, заночует у меня в квартире и приглашал друга Сашу заезжать, если Оленька не возражает.

— Приезжайте, — кивнула я. — Раскладушка есть. И детские кровати свободны.

При упоминании детей у меня на глаза навернулись слезы, мужчины дружно кинулись меня утешать, уверяя, что вопрос в ближайшее время должен как-то разрешиться. Со свекром рассталась до вечера, Саша-Матвей уже сегодня обещал привезти ящик пива («если Оленька не против»).

На улице журналист кивнул на темно-синий «сааб» и открыл передо мной переднюю дверцу пассажира.

— Пересаживаться будем за городом, — сказал он. — Не хочется тут тайник показывать честному народу.

Под последним выражением он имел в виду полную скамейку бабок, сидящих у нашего подъезда и с большим интересом наблюдавших за мной и Сашей-Матвеем. Представляю, как мне в последнее время помыли косточки. Вначале бывший на «шестисотом» «мерсе», потом Камиль на навороченном джипе, журналист Сережа на «шестерке» (хотя его могли и не видеть: все-таки ночью меня привозил), Костя, теперь новый поклонник… А был еще и опер Андрей Геннадьевич… Да, бабкам есть о чем поговорить.

По пути нам пришлось заскочить к Саше-Матвею домой: у него осталось слишком мало кассет, так как часть была им израсходована на запись воспоминаний свекра. Жил Голопопов вдвоем с мамой — сухонькой женщиной неопределенного возраста. Квартира была бедно обставлена, мама тоже вид имела неважный. На меня посмотрела удивленно, но ничего не сказала.

Что касается комнаты моего приятеля, то там, признаться, не знала, куда поставить ногу, и поняла значение выражения насчет черта и его конечностей. Здесь следовало проявлять большую осторожность, чтобы не повредить свои. Центральное место на большом письменном столе занимал компьютер со всеми возможными наворотами. В другом углу стоял телевизор с видеомагнитофоном и парочка обычных кассетников. На потолке висели колонки. По полу во все стороны тянулись какие-то провода, я так и не поняла, что с чем соединяется. Стены были увешаны многочисленными полками, забитыми книгами, журналами, газетами, аудио- и видеокассетами, компакт-дисками, дискетами, тетрадями, календарями и ежедневниками. На всех стульях лежали горы макулатуры, — то есть, я назвала бы это макулатурой, — но для обладателя забавного псевдонима все это явно имело определенную ценность.

Узкая кровать, небрежно застеленная пледом, тоже служила чем-то вроде полки. Как сказал хозяин, ночью он все перекладывает на пол, а утром водружает обратно. Под кроватью в чемоданах хранились фотографии, которые мне обещали как-нибудь дать посмотреть.

Казалось, что в этом бардаке невозможно что-то найти, но Саша-Матвей в своем бедламе ориентировался великолепно и дал мне совершенно четкие указания, где взять чистые кассеты, пока сам просматривал еще какие-то штуковины непонятного мне предназначения. Наконец все было собрано в спортивную сумку средних размеров, и мы вышли в коридор. Там нас тихо ждала мама.