Анатолий Степанов - День гнева

- Не выдумал, ей богу, не выдумал. Как живой перед глазами: широкий такой, чернявый с сединой, с перебитым носом. На тебя, в общем-то, не очень похож.

- Отыгрались за Шевчука. Полностью, - признал свое поражение Сырцов. - С Василием Федоровичем вроде все в порядке. Я его на Коляшиных ребят оставил и к вам. Зачем вызывали?

- Для информации. Ты меня слушаешь?

- Ну?

- По человечески отвечай! - ни с того, ни с сего заорал Смирнов.

- Я вас внимательно слушаю, Александр Иванович.

А Смирнов говорить не стал. Достал портсигар, извлек беломорину, проскрипел зажигалкой, прикурил и закурил, глубоко затягиваясь. Потом, регулярно, как бензиновый движок, стал пускать дымовые кольца. Сначала ровно круглые, плотные, они растелаясь в воздухе, кривились, теряя форму и, бледнея до неуловимости, исчезали.

- Ну? - демонстративно повторил Сырцов. Не выдержали нервишки.

Смирнов сунул окурок в пепельницу и признался:

- Я вот здесь полчаса назад им Василия Федоровича отдал.

- А мы с чем остались?

- Ни с чем.

- Смысл?

- Проблематическая возможность выйти на охотников.

- А на кой хрен нам охотники?

- Они людей убивают, Жора.

- Кто теперь людей не убивает! - философски заметил Сырцов. - А Василий Федорович - единственный реальный кончик. Ну, ладно. Что делать будем?

- Думать, Жора, думать.

Они мрачно думали, когда вернулся слухач, положил кассету на стол и объявил:

- Тепленькая. Можете слушать. - И с чувством исполненного долга удалился.

- Что там? - вяло спросил Сырцов.

- Моя беседа с Игорем Дмитриевичем и Зверевым, в которой я Василия Федоровича заложил.

- Понятно. - Сырцов почитал этикетку коньяка, почитал этикетку водки, выбрал водку, налил полный фужер. Дорого яичко к христову дню: именно в этот момент появился официант с фурчащей яичней с беконом. Закрыв глаза, медленно и неостановимо Сырцов - с устатку - перелил содержимое фужера в свой желудок и принялся за яичницу.

Смирнов по-стариковски умильно наблюдал как Сырцов ест. Яичница была из пяти яиц, да бекона Марконя не пожалел.

- Наелся? - спросил Смирнов, когда Сырцов со звоном уронил на сковородку нож и вилку. Сырцов кивнул и рыгнул.

- Спасибо, что не обосрался! - поблагодарил его Смирнов.

- Пардон! - поспешно извинился Сырцов и еле успел перехватить следующий подкат рыгания. - Я у вас еще работаю, Александр Иванович?

- Сейчас самая работа и начинается, - сказал Смирнов.

35

На первое была запись разговора в кафе Маркони. Без энтузиазма приняли к сведению.

На десерт предназначалась Алуся. Ее привел из кухни Кузьминский, где она свободно излагала Варваре свои мысли о настоящем искусстве. Она уселась на диван, по-девичьи широко раскинула клешеную юбку, заставив Кузьминского сдвинуться к углам обширного дивана.

- Слушаю вас, господа, - произнесла она тонким голосом.

- Слушать, в основном, будем мы, - поправил ее Смирнов. - Но для начала, дорогая Алла, пойми и прочувствуй обстоятельства, в которых ты оказалась. Ты крепко стояла на ножках, когда Курдюмов был здесь: все его связи шли через тебя, и поэтому тебя берегли, как яичко с кащеевой смертью. Сейчас все изменилось - ты никому не нужна и отчасти опасна для тех, кто пользовался этой цепочкой через тебя - связи. Тебя ведь и шлепнуть могут, дорогая моя.

- Кто? - спросила Алуся без волнения.

- Вот видишь, - обрадовался Смирнов, - наши желания совпадают: ты хочешь знать кто это, и мы хотим.

- Не совсем, - не согласилась Алуся. - Я из любопытства, а вы для злодейства.

- Любопытство - не то чувство, которое испытывает человек, которому грозит смертельная опасность. Не верю я в такую лихость, Алла. Сердце-то екнуло? - по-отечески отчитал ее Смирнов.

- Екнуло по началу, как не екнуть от такого. Только сразу же поняла, что вы мне заплеуху лепите. Чтобы от страха помягче и разговорчивей стала. Ну кому нужна моя непутевая жизнь, старички?

- Тем, кто опасается, что непутевая Алуся где-нибудь кому-нибудь так, между прочим, ляпнет о том, что узнала совершенно по-посреднически случайно и чему значения не придавала. И этот ляп лишит их привилегии, больших бабок, а, может быть, и жизней. Имеет ли смысл им давать полную свободу даровитой артистке резвиться, как она хочет? Лучший же способ лишить свободы - лишить жизни. Такова их профессиональная логика, Алла, долбил в одну точку Смирнов.

- Ну, а если я расскажу вам все, что вы хотите от меня узнать, то три старичка и один пожилой дядечка образуют вокруг меня непробиваемое Суворовское каре и защитят от самого страшного ворога?