Юлия Волкова - Мыльная опера для олигарха

— А ты жрешь? — заинтересовался Барсуков.

— И я не жру, — покачал головой главный врач санэпидемнадзора. — Я знаю, из чего она сделана. И пока могу себе позволить ее не покупать.

От Лукина Барсуков отправился в местное управление внутренних дел. С полковником Сорокиным — нынешним начальником этого управления — отношения у него были непростые. Когда Николай Трофимович возглавлял внутренние органы Новоладожска, Сорокин ходил у него в заместителях. И нельзя сказать, что Барсуков был доволен его работой. Совсем даже наоборот. В какой-то момент выяснилось, что внешнее благополучие в городе — отсутствие серьезного криминала, высокая раскрываемость и безупречная служба сотрудников правоохранительных органов — достигалось усердной деятельностью Сорокина за письменным столом. Он не стеснялся подсовывать начальству липовые отчеты и принимать отписки от подчиненных о закрытых делах «в связи с отсутствием состава преступления». Узнав об истинном положении дел, Барсуков добился увольнения своего заместителя. Но вот поди ж ты — прошло менее трех лет, а полковника Сорокина не только восстановили в органах, но и доверили более серьезный пост. Видимо, «бумажное усердие» этого служаки кого-то устраивало гораздо больше, чем его способность к реальной борьбе с преступностью.

Не хотелось встречаться полковнику Барсукову с полковником Сорокиным. Но Николай Трофимович справедливо полагал, что информацию можно получать не только от друзей, но и от недругов. И даже если они не скажут правды, из содержания беседы легко будет сделать определенные выводы. Недаром говорят, что отрицательный результат — тоже результат.

Однако, несмотря на опасения Николая Трофимовича, Сорокин встретил его более чем любезно. Когда Барсуков вошел в знакомый кабинет, претерпевший за эти годы изменения в сторону респектабельности, начальник новоладожского УВД проворно вскочил со своего места, раскинув большие руки в стороны, словно пытался обнять своего предшественника, и обнажил крупные зубы в голливудской улыбке.

— Николай Трофимович, какими судьбами? Давненько не видно было вас в нашем дворце! Даже обидно, право слово!

Слово «дворец» было употреблено полковником Сорокиным не случайно — Новоладожское управление, действительно, располагалось во дворце, в незапамятные времена принадлежавшем роду князей Долгоруких. Со временем трехэтажное здание пришло в плачевное состояние, как и вся экспроприированная государством недвижимость: сначала свои разрушали, потом фашисты, потом снова свои, но сотрудники, когда либо работавшие здесь — с конца семнадцатого года и до наших дней — не упускали возможности вставить в беседу между прочим, что они работают во дворце.

— Необходимости не было, — сухо ответил Барсуков и посмотрел на Сорокина «сверху вниз», хотя и был ниже своего бывшего заместителя на голову. Он знал, что именно такой взгляд приводит служак, подобных Сорокину, в трепет или хотя бы в искательную настороженность. Хоть и находились они в одном звании, однако питерский полковник и районный — две большие разницы, как говорят теперь не только в Одессе.

— Чем можем — поможем, — расхохотался Сорокин, но смех его был, действительно, напряженным, что Барсукова обрадовало. Теперь главное — не дать бывшему заместителю очухаться.

— Вот что, Вова, — сказал он грубовато и строго. Так он разговаривал в исключительных случаях. Когда понимал, что именно такой тон сможет принести желаемый результат. — Может ты мне растолкуешь, какая хня здесь происходит? Мою жену чуть инсульт не хватил. Объяснись, пожалуйста!

— Что вы имеете в виду, Николай Трофимович? — теперь Сорокин и не скрывал своего испуга. Забыл, наверное, о правиле настоящих джентльменов — при любых обстоятельствах требуется сохранять лицо.

— Ну как же… — вздохнул Барсуков, словно расстроенный непонятливостью «Вовы». — Какие-то страшные люди по Новоладожску ходят. С неестественным цветом лица. Мода тут у вас такая пошла? Или химикалии в речку вытекли? Говори, как на духу, я должен знать — оставаться тут грядки копать или недвижимость срочно продавать? В долгу за информацию не останусь. Ты мое твердое слово знаешь.

Вопрос был задан грамотно. На языке полковника Сорокина. Понимал он этот язык — язык беспокоившегося о своем благополучии человека. А о твердом слове полковника Барсукова знал слишком хорошо. И верил, что, как бы ни сильны были его покровители, питерский полковник — тоже фигура не слабая.