Рекс Стаут - Игра в пятнашки (сборник)

На площадках располагалось по три двери – по одной с каждой стороны и одна посередине. Тремя маршами выше дверь в дальнем конце несла на себе большую траурную розетку из черной ленты, концы которой свисали едва ли не до полу.

Я подошел к ней и позвонил, и почти сразу же из-за двери донесся грубый низкий голос:

– Кто там?

Решив, что мне кое-что причитается за полтора часа тяжкой работы, я отозвался:

– Друг Сары Яффе! Моя фамилия Гудвин!

Дверь с грохотом резко отворилась. За ней стоял настоящий геркулес в белых шортах, я бы даже сказал – ослепительно белых по контрасту со смуглой кожей и взъерошенной копной черных как смоль волос.

– У меня траур, – объявил он. – Чего надо?

– Вы – Андреас Фомос?

– Энди Фомос. Никто не называет меня Андреасом. Так чего ты хочешь?

– Я хочу спросить, известно ли вам, почему Присцилла Идз собиралась назначить вашу жену директором корпорации «Софтдаун».

– Что? – Он задрал голову. – Ну-ка, повтори!

Я повторил. Удостоверившись, что все правильно понял, Фомос развел руками.

– Слушай, – прогремел он, – я в это не верю.

– Именно это мисс Идз сказала миссис Яффе на прошлой неделе – что она хочет назначить вашу жену директором. Сегодня как раз неделя.

– Все равно не верю. Слушай. Эта Присцилла Идз родилась под дурной звездой. Она слетала с катушек каждые два года. Я знаю всю историю, даже записал ее, но записи понадобились полиции, и я отдал все им. Мы с Маргарет познакомились и поженились всего два года назад, но она мне все рассказала. Про Гринвич-Виллидж, про Новый Орлеан, про Перу, где эта дамочка была с мужем, про здешнюю жизнь без него, про месть мужикам, Рино и Армию спасения! – Он воздел руки. – Подумать только! И все это время моя жена состояла при ней. А теперь ты говоришь, будто она собиралась назначить мою жену директором… Я сказал, что не верю? Да нет, конечно же верю. Почему нет? Когда речь идет о Присцилле Идз, я готов поверить во что угодно! Но ничего об этом не знаю. Так чего ты хочешь?

– Лучше нам поговорить внутри, – предложил я, – если не возражаете.

– Ты газетчик?

– Нет. Я…

– Коп?

– Нет, я работаю…

Право, не знаю, сколько сотен раз люди старались захлопнуть дверь у меня перед носом. Должно быть, достаточно часто, чтобы в итоге выработалась непроизвольная реакция… Пожалуй, даже условный рефлекс. Когда Энди Фомос скрылся за дверью и начал ее закрывать, моя нога, по обыкновению, вылетела вперед, готовая упереться в пол и противодействовать приложенному им усилию. Однако с ним этого было недостаточно.

Он оказался проворнее и сильнее, чем выглядел, и вместо того, чтобы навалиться на дверь, потратив на это лишние полсекунды, просто напряг мускулы, много мускулов. Прежде чем я успел отскочить, дверь с грохотом захлопнулась, щелкнул замок, а я остался стоять дурак дураком в своих парадных туфлях, отполированный нос которых был безнадежно расплющен и обезображен тянувшейся поперек него огромной царапиной.

Я не спеша спустился по лестнице на нижний этаж. И не могу сказать, что источал оптимизм. Когда Вульф посылает меня за чем-то или кем-то, я делаю все возможное, чтобы доставить требуемое, хотя чудес и не ожидаю. На сей раз, однако, мне помогло бы, пожалуй, только чудо. Все упиралось не просто в то, чтобы удовлетворить клиента и получить гонорар. Клиентом был я сам, и я же втянул в эту историю Вульфа. Ответственность лежала целиком на мне. Но сегодня, в отличие от вчерашнего дня, когда, предоставленный самому себе, я очертя голову заявился на совещание в «Софтдаун», командовал Вульф, и без его одобрения не прошла бы ни одна моя идея. Вдобавок ко всему, подумалось мне, пока я шел по тротуару и поворачивал направо, решив не отмечаться у Хэллорана, у меня нет даже намека на идею. На Лексингтон-авеню я взял такси.

Реакция Вульфа мне не понравилась. Когда я вошел в кабинет в полном одиночестве и объявил, что никого другого ожидать не приходится, ни сейчас, ни позже, он хмыкнул, откинулся в кресле и потребовал исчерпывающего отчета. На протяжении всего моего доклада, в котором не было упущено ни единое слово и жест Сары Яффе и Андреаса Фомоса, он сидел неподвижно, закрыв глаза и возложив руки на живот. И это было нормально, совершенно в порядке вещей. Но по окончании доклада он не задал ни единого вопроса, а только пробурчал:

– Напечатай-ка это.

– Что, полностью? – поразился я.

– Да.

– Я просижу до вечера, а то и больше.

– Пожалуй что.