Татьяна Полякова - Жаркое дыхание прошлого

Заглянув в кондитерскую, я громко поздоровалась и у окна возле стойки, заменявшей стол, обнаружила участкового. «Судьба», – тут же решила я. Егор, полуприкрыв глаза от удовольствия, уминал пирожное, на блюде с восточным рисунком лежали еще два. Рядом стояла большая чашка с чаем и пузатый чайник. Запах в кондитерской стоял ни с чем не сравнимый. Карамель, корица, ваниль… Егор Михайлович торопливо ответил на приветствие, а я, сглотнув слюну, подошла к прилавку. Из подсобки появился парнишка лет семнадцати. Он обратился ко мне по имени, хотя я его видела впервые, но подобное давно перестало удивлять. Я решила, это кто-то из многочисленных родственников Ашота. Они то появлялись, то исчезали, а бабки злорадно шептались: «Террористы».

Пока я выбирала пирожные, парень успел рассказать о погоде, о том, что в соседнем дворе мальчишки разбили окно, когда в футбол играли, а сын Хромого Али угодил в аварию на машине, которую взял у друга прокатиться, забыв ему сказать об этом. Теперь лежит в больнице, а дружок велел передать: лучше ему там и остаться, потому что в тот день, когда он оттуда выйдет, обязательно назад вернется, и переломы покажутся ему сущей ерундой.

– Хромой Али не бедный, – вмешался участковый. – Машину отремонтирует. Помирятся, они же соседи, в конце концов… В полицию об угоне никто не заявлял…

Мы с парнем переглянулись и с некоторым сочувствием взглянули на Егора. «Заявлять в полицию» то самое словосочетание, которое здесь упорно не приживалось. Хотя к самому Егору местные относились очень хорошо, однако это не мешало им существовать как бы в параллельных мирах: участковый сам по себе, а соплеменники Ашота сами по себе.

Я взяла поднос со своим заказом и перебралась за стойку к участковому.

– Новости есть? – спросила я.

– Так вроде все рассказал, – пожал он плечами, кивнув в сторону прилавка.

– Я вчерашнюю находку имею в виду. Сейчас возле седьмого дома встретила женщину. На машине подъехала, явно не из местных, и у сторожа про труп спрашивала.

– Любопытная, – вновь пожал плечами Егор. – Вчера там столпотворение было. Народ хлебом не корми, дай поглазеть на что-нибудь…

– Мне показалось, она сомневается, что погибший – Олег Кириллов… В любом случае женщина наверняка его знала.

– Разберутся…

– А сам не хочешь? – вздохнула я.

– В каком смысле?

– Ну… – На этот раз плечами пожала я. – Разузнаем об этом парне… он ведь жил здесь. Хочу бабок навестить.

– Марью Семеновну с подругой? Они вчера так ораторствовали, что следак устал их слушать…

– Думаешь, никто этим убийством заниматься не будет? – спросила я, решив не церемониться.

Егор нахмурился:

– Я этого не говорил… но сама посуди, одиннадцать лет прошло… у него и родных-то нет. Отец умер в местах лишения свободы, мать тоже…

– Но преступление осталось, и убийца, возможно, до сих пор разгуливает на свободе.

– Оно конечно… я все понимаю, но… Ладно, пойдем к бабкам, – неожиданно закончил он, скорее всего, просто не желая спорить.

Я попросила еще пирожных, мне упаковали их в красивую коробку, и, допив чай, мы с участковым вышли на улицу.

– Установить владельца машины по номеру будет не трудно, – сказала я.

Егор выразительно взглянул на меня, хмыкнул с легким намеком на возмущение, но тут же кивнул, соглашаясь и с тем, что не трудно, и с тем, что узнавать это предстоит ему.

Подруг мы застали во дворе дома, где жила Мария Семеновна. Двор небольшой, но стараниями жильцов очень уютный. Под окнами клумба, где вовсю цвели лилии: белые, красные и даже совсем экзотических фиолетовых тонов. Здесь же стояла скамейка, на которой бабули и пристроились. Одна вязала крючком салфетку, кстати, неплохая прибавка к пенсии. Со своими салфетками тетя Маша каждую субботу отправлялась к знаменитому Покровскому храму, там туристы их охотно покупали. Вторая бабка, опершись рукой на клюшку, что-то рассказывала. Тут же сидел свекор Любови Васильевны, переживший своего сына лет на двадцать. По ее словам, старичку давно перевалило за сотню. Может, и так, но выглядел он бодрячком, правда, в событиях часто путался.

– Это которая Пелагея? Та, что в столовке работала? – с интересом спросил он, перебивая рассказ снохи.

– Да помолчи ты, Иван Пантелеевич, ради Христа. В столовке Шура Громова работала, померла семь лет назад.

– Что ты говоришь? Шура померла? Как жалко-то, ведь молодая совсем.

– Восемьдесят два годочка ей было, – заметила тетя Маша.