Олег Лебедев - Нефритовый голубь

– Восточные люди они такие… Дикие, коварные, белому их не понять. Вот албанцы. Кто самые восточные из европейцев? Они – албанцы. Они же и самые дикие. Вчера – кстати я вас не задерживаю? – прочитал о них в «Московских ведомостях» такое, о чем очень хочется вам сообщить. Можно?

– Нет. Да, пожалуйста, – ответил я одной репликой как на поставленные словоохотливым прачечником вопросы, так и на его ищущий внимания взгляд.

– Значит так. Оказывается у них – это я об албанцах – до сих пор есть кровная месть. Выше даже религиозных запретов они ее ставят. На всех родственников распространяют кровную месть, представляете?

Фун-Ли развел руками, ухмыльнулся, демонстрируя свое снисхождение к «диким албанцам». Потом, выдержав паузу, продолжил повествование:

– В Северной Албании, где люди еще чуть-чуть образованные, от этого обычая потихоньку избавляются. Там от мести можно откупиться. Плати 3 тысячи динаров, и тебя не убьют. А в Южной Албании – там сильно плохо, там ни за какие деньги нельзя откупиться! – прачечник с негодованием покачал головой. – В одной деревне, прочитал вчера, из двух враждебных семей, состоявших из 51 человека, в живых из-за кровной мести осталась одна восьмилетняя девочка. Вот вам Восток! Вот она – кровная месть! – воскликнул китаец с негодованием, затем вдруг мечтательно посмотрел на меня:

– То ли дело Европа. Там-то ничего подобного нет и быть не может. Цивилизация… – китаец слегка, но в то же время крайне почтительно наклонил голову. – Ничего еще и Америка. Я на днях такое интересное про нее узнал…

– Извини, Фун-Ли, но мне надо идти по делам, – прервал я болтливого китайца.

Однако, не желая обижать его, крайне чувствительного, как и все сыны Поднебесной империи к любому проявлению недостаточной обходительности, произнес слегка заискивающим тоном:

– То, что ты мне рассказал про Албанию, весьма любопытно. А об Америке давай, если не возражаешь, побеседуем в следующий раз. Согласен?

– Конечно, конечно, – затараторил, широко и часто улыбаясь, Фун-Ли. – Я больше не буду вас задерживать. Мне просто очень приятно обсуждать с вами, таким умным молодым человеком, важные проблемы. А сейчас я уже оставляю вас, – он низко поклонился и мелкими быстрыми шажками проследовал из комнаты.

Спустя несколько секунд дверь приоткрылась. Прачечник опять заглянул ко мне:

– Господин Феллер, не забывайте о том, что Фун-Ли, бедный китаец, обладающий самыми незначительными способностями, всегда к вашим услугам.

Этакая ненавязчивость… Я приветливо помахал ему рукой, стараясь держаться непринужденно, не демонстрировать особо свою досаду. Право слово, как же он заболтал меня! В другой день я бы, наверное, отнесся к этому совершенно спокойно. Терпеливо слушал бы его когда угодно, но только не сегодня – перед Ивановой ночью.

***

Иванова ночь…

В далекие годы моей юности это была совершенно особая для каждого московского немца ночь, и день перед ней был тоже не похож на другие.

С раннего утра мы все, от важного фабриканта Бесселя, в чьих глазах читалась непоколебимая уверенность в завтрашнем дне, и до последнего пьянчужки сапожника Хидбауэра с обвисшими от осознания безысходности бытия усами, буквально сходили с ума. Напрочь забывали про жен, дочерей, сестер, про всех женщин. Мы все, и даже самые почтенные среди нас, с детским энтузиазмом бегали по лавкам Охотного ряда, закупая пиво, колбасы, карнавальные наряды, фейерверки, бенгальские огни.

И уже вечером, в Сокольниках, начинался праздник – самый веселый из веселых, самый пьяный из пьяных, самый немецкий из немецких.

Это было торжество во имя его величества Бахуса, которое, как гласит заслуживающее безусловного доверия предание, установили сотни лет назад еще первые обитатели Немецкой слободы. На праздник исстари допускаются только немцы. И что самое приятное: там запрещено появляться женщинам! Настоящее веселье возможно лишь в мужском обществе.

Гуляние началось с шествия торжественной, многолюдной (немцев в городе было около 18 тысяч) процессии к столам с угощением. Уже к полуночи я, скажу откровенно, чувствовал себя далеко не лучшим образом. Слегка кружилась голова, в глазах рябило от света ярких факелов, с которыми носились герольды, рыцари, эльфы – все те, кто завтра утром снова превратятся в добропорядочных московских обывателей. В ушах звучали разрозненные фразы немецких песен. Похоже было даже, что исполнял их не я, а кто-то другой.