Константин Столяров - Однажды в России

- Может быть, посидим где-нибудь в кафе-мороженом?

- Зачем нам паллиатив? Гулять так гулять!

- Я никогда не была в "Астории", - робко призналась Лена у выхода на привокзальную площадь. - Там, должно быть, ужасно дорого?

- Ничего, как-нибудь справлюсь.

- А нас туда пустят? - Лена не чуяла ног от радости.

- Пробьемся сквозь теснины, - небрежно заверил Сергей.

Вдруг Лена вспомнила, как она выглядит, и пробормотала упавшим голосом:

- Но я же... в таком виде...

- Леночка, не огорчайтесь, - подбодрил ее Сергей. - Моя машина в двух шагах отсюда, а до вашего Благодатного переулка двадцать минут езды.

"Сережа поведет меня в "Асторию"! - ликовала Лена, усаживаясь в синие "жигули". - Значит, я ему нравлюсь! Как здорово!.. Не привяжись ко мне эти жуткие обормоты, он бы, наверное, так и не подошел ко мне. Выходит, они, сами того не ведая, сделали мне доброе дело!"

4. ПРИМЕР ДЛЯ ПОДРАЖАНИЯ

Пока Сергей ждал Лену, убежавшую переодеваться, на город опустились мягкие вечерние сумерки. Из окон общежития доносился хриплый голос Высоцкого, убеждавшего слушателей в том, что лучше гор могут быть только горы, на которых никто не бывал, в скверике напротив горланили во что-то игравшие мальчишки, а Сергей незаметно погрузился в воспоминания и увидел себя двенадцатилетним ершистым юнцом в самом начале лета 1965 года, того злосчастного года, когда внезапно умер его отец. Мать Сергея, Наталья Николаевна,, работала модельером дамской верхней одежды, и горячо сочувствовавшие ей сослуживцы уже месяц спустя наперебой твердили, что такая обаятельная женщина не имеет права в тридцать пять дет отказываться от личной жизни.

Отца похоронили в феврале, а перед майскими праздниками к ним в дом зачастил Феликс Васильевич Боголепов, доцент Финансово-экономического института. Доценту было под пятьдесят, и, сняв шляпу, он перед зеркалом с помощью расчески укладывал свой набриолиненные волосы таким замысловатым образом, что розоватая плешь почти не бросалась в глаза. Боголепов с достоинством называл себя небезызвестным к научных кругах специалистом по теории денежного обращения и кредита при социализме, не скупился на расходы, приносил цветы, вино, коробки конфет и почтительно целовал руки Натальи Николаевны, отчего та покрывалась красноармейским румянцем и лезла из кожи вон, чтобы угодить доценту, который постоянно подчеркивал, что мечтает обрести счастье в упоительном брачном союзе. А Сергей, по малолетству не понимавший очень простых вещей, люто возненавидел Боголепова и, стоило тому появиться на пороге, тотчас под любым предлогом куда-нибудь исчезал.

Жил Сергей в громадном, имевшем два фасада доме, один выходил на улицу Рубинштейна, а другой - на набережную Фонтанки. Некогда этот доходный, славный своим комфортом дом принадлежал графине Толстой, сдававшей квартиры внаем людям с незапятнанной репутацией, но за полвека от былой его славы осталось лишь название - "толстовский". Зато на чердаках и в подвалах сохранились и даже приумножились разные закоулки и тупики, издавна облюбованные дворовыми подростками для всяческих забав. Вот туда и приноровился ходить Сергей, понадеявшийся найти общий язык с ребятами, которых прежде сторонился. Эта попытка, однако, принесла ему только добавочные огорчения.

Верховодил двором толстый, неопрятный подонок па прозвищу Сало, существо, как выяснилось, злобное и коварное. Чтобы день-деньской без хлопот стучать костяшками домино, Сало обложил дворовых подростков данью - как он выражался, по трехе с рыла. Аккуратным плательщикам гарантировалось покровительство, непокорным - побои. Сам Сало редко занимался рукоприкладством, предпочитая более изощренный способ возмездия - строптивцев наказывали их же ровесники, подвластные его воле.

Раньше с Сергея не требовали денег: не чуждый осторожности, Сало, по-видимому, остерегался преследовать детей влиятельных родителей, а две новенькие - черная служебная и белая собственная - "волги" Холмогорова-старшего говорили сами за себя. Но вскоре, после того как осиротевший Сергей оказался беззащитен, к нему подкатили посланцы от Сала и затребовали дань. Сергей отказался платить и для начала получил пару оплеух. Затем три дня его не трогали, а на четвертый подкараулили во дворе и силой усадили на скамейку. Час был поздний, никто не мешал, и подручные Сала не спеша расправились с Сергеем: двое заломили ему руки за спину, а третий наотмашь бил по лицу и громко считал удары, ибо жертва была приговорена к тридцати "горячим". При первых ударах Сергей зажмурился и стиснул зубы, чтобы не закричать, а потом почти что отключился - голова дергалась, гудела и раскалывалась от боли, в глазах стоял красноватый туман, а из разбитого носа сочилась кровь, затруднявшая дыхание.