Анна Малышева - Мастер охоты на единорога

Наталья убрала руку от лица и сделала отрицательный жест:

– Это вышло случайно… Непонятно, как… Когда он это сказал, я была вне себя. Начала говорить ему всякую чушь, оскорбила, пыталась угрожать. Он вынул из ящика пистолет. Хотел просто припугнуть. Я… Ударила его по руке, выдернула оружие, что-то нажала… пистолет выстрелил.

И после паузы тихо-тихо, словно сама не веря своим словам, закончила:

– Когда Павел прибежал в комнату, все было кончено.

– И вы предпочли ничего ему не говорить про заключение Ялинского, конечно! – Александра смотрела на собеседницу, не в силах справиться с растущим гневом. – Теперь мне все ясно! Почему же вы до сих пор не всучили ему эти тряпки за бешеные деньги и не уехали в свою Норвегию или куда вы там собирались?! Ведь вас никто не искал и ни в чем не обвинял! Что вам помешало?!

Ялинская, продолжая кусать губы, упорно смотрела в окно и молчала.

– Меня вы собирались убить, чтобы я не заявила на вас в питерскую полицию, которая возобновила дело о самоубийстве Ялинского, отлично! – У Александры от бешенства дрожал подбородок, перед глазами все прыгало. – Скажите, а у вас не возникало мысли, что когда вы это сделаете, ваш возлюбленный тут же избавится от вас таким же способом, чтобы не становиться причастным уже к двум убийствам?! Где две жертвы, там и три!

– Да, – хрипло ответила Зворунская. – Возникала. Хорошо, что и вы понимаете, что это за человек.

– Я понимаю, что вы с ним друг друга стоите! – бросила Александра. – И на что вы только рассчитываете теперь?!

– Я надеялась, что он отпустит меня, позволит уехать, жить спокойно… Но я ошиблась. Этот человек хочет получить все. С самого начала так было, – Зворунская обреченно пожала плечами. – Я просто хотела все зачеркнуть, освободиться от него. Когда он сказал, что нанял вас для того, чтобы вы в Пинске, в музее, под видом того, что делаете этюды, все разузнали про гобелены… Наступило отчаяние. Мне стало ясно, что он не успокоится, пока не получит эти тряпки. А когда получит и все поймет, а он поймет, когда сможет посмотреть на них дольше пяти минут… Когда убедится, что все было зря…

Зворунская остановилась, будто подавившись следующими словами.

– Он видел гобелены? Не снимки, а сами гобелены? – спросила Александра.

– Видел. Но очень недолго. Он сделал фотографии. Был очень впечатлен. Купить соглашался только после заключения Ялинского.

– Где сейчас гобелены?

– Какая разница? – умоляюще спросила Наталья.

– Не в музее же! – настаивала Александра. – Они в Пинске? В Лунинце? Зачем вы ездили в Дятловичи? Они там?

– В Дятловичи? – повторила собеседница, изумленно глядя на Александру.

– Как видите, мне стало известно и это! – торжествуя, заявила та. – Вы ездили туда дважды: первый раз четырнадцатого марта, когда Павел еще был в Пинске. Второй раз – в конце марта, после увольнения из музея. Прямо оттуда вы и уехали в Питер, этим самым поездом!

Зворунская слушала, замерев, даже не моргая. На ее лице появилось забитое выражение ребенка, у которого сурово спрашивают невыученный урок.

– Ну же?! – Вид собеседницы окончательно убедил Александру, что она ступила на верный путь. – Гобелены в Дятловичах, у родителей вашего покойного жениха? Вы их там приметили, пока еще ездили к нему в гости и считались его невестой, и вот вспомнили, когда вдруг появился Павел… Остроумно! Первый раз вы появились там, чтобы взять их тайком, во второй – чтобы вернуть в надежное место? Потому что не в ваших интересах было, чтобы питерский авторитетный эксперт их увидел, ведь вы и сами понимали, что в деревенском сундуке вряд ли найдешь вещь, чье место в музее Клуатр? Ялинский думал так, потому что он фанат своего дела, или вовсе так и не думал, а написал в статье для красного словца. Но вы-то понимали, что обмануть его сможете, только показав снимки. Они в Дятловичах сейчас, эти линялые тряпки, из-за которых вы убили человека?!

– Потише! – неожиданно громко произнес мужчина, спавший в обществе графинчика.

Проснувшись, он удивленно тряхнул головой, глядя на женщин. Александра осеклась. Наталья сидела, окаменев. Барменша не показывалась. Получив с немногочисленных клиентов деньги, заперев бар, она, вероятно, считала себя вправе вздремнуть часок.

– Простите, – бросила в его сторону художница.

Тот, проворчав нечто неразборчивое, поднялся и, нетвердо ступая, ушел. Женщины остались в вагоне одни. Страха Александра не чувствовала совсем. Она протянула руку: