Эдуард Тополь - Упреждение

Президент вошел в Георгиевский зал, подошел к трибуне, стал на фоне двух огромных флагов России, жестом попросил сесть всех стоявших в зале.

Вместе с ними уселись и мы.

Президент кашлянул в кулак и сказал:

«Уважаемые члены Совета Федерации, депутаты Государственной думы, граждане России! Сегодняшнее послание будет соответствовать времени и условиям, в которых мы живем…»

Я посмотрел на доктора Браузера, но по его гладкому лицу было невозможно определить, понял ли он, насколько далеко зашел в своем рвении показать выступление президента в условиях, в которых мы тут живем. Скорей всего, нет…

«Но прежде всего хочу поблагодарить вас за поддержку…» – сказал президент собравшимся в Георгиевском зале.

Впрочем, всё обращение я тут цитировать не буду, скажу лишь, что мы слушали его с большим интересом и аплодировали вместе с членами Совета Федерации. А когда президент закончил и зазвучал Гимн России, мы встали одновременно с ними.

Тут открылись четыре окна раздачи пищи, и под строгим взглядом доктора Браузера и находившихся рядом с ним санитаров мы встали в четыре очереди к этим окнам. Потом, убедившись, что всё тут вошло в привычную колею, Браузер ушел. А я, получив на свой пластиковый поднос две пластиковые миски с чечевичным супом, котлетой и картофельным пюре плюс пластиковый стакан с грушевым компотом, занял свое место за вторым столом. Поскольку в столовой все бодрствуют, здесь можно негромко разговаривать с соседями. Владимир Ильич Ленин, сев напротив меня и старательно картавя, спросил у психа-«лимоновца», сидевшего слева от него:

– Ну, что вы, анаг’систы, скажете на это выступление?

– Мы не анархисты, – ответил «лимоновец». – Мы национал-большевики.

– Замечательно! – Ленин-Акопян подул на ложку с чечевичным супом. – Тем не менее говог’ите!

– В принципе мы одобряем его политику, – сказал вдруг «лимоновец». – Но есть один момент. Вы видели, кто сидел в Георгиевском зале?

– Кто?

– Одни старики! Я специально считал тех, кто моложе шестидесяти. Десять человек – Валуев, Железняк, Дворкович, Медведев, Набиуллина, Голикова и еще два-три. Всё! И с этими стариками он собирается поднимать страну?

Честно говоря, я тоже обратил на это внимание. И кстати, не только я. Был в выступлении президента момент, когда он, оторвавшись от текста своей речи, стал рассказывать об эксперименте с тремя разновозрастными командами, которым были даны задания одинаковой сложности. И вот, начав этот рассказ, президент посмотрел в зал и… запнулся. Мне показалось – увидел, кому он собирается рассказать о том, что лучше всех с этими сложными техническими заданиями справились четырнадцати-семнадцатилетние подростки! Но, сказав «а», нужно говорить «б», и президенту пришлось досказать про этот эксперимент при полном молчании Георгиевского зала, который на все предыдущие важные места в его речи реагировал аплодисментами, но когда речь пошла об эффективности молодежи (кому, как они поняли, пора уступать места в правительстве и в этом зале), все промолчали.

– А вы? – требовательно обратился Ленин-Акопян к соседу справа. – Вы что скажете?

Справа от него сидел художник-«яблочник», требовавший от американской компании «Apple» миллион айфонов для всех членов российской партии «Яблоко».

– А вы знаете программу Явлинского «Земля-дома-дороги»? – спросил «яблочник». – Если бы она была принята в две тысячи девятом году…

– Ха! – перебил его Владимир Ильич. – Если бы после моей смег’ти Сосо не свег’нул мою Новую экономическую политику!.. – И Ленин-Акопян посмотрел на меня: – Кстати, товаг’ищ писатель! Вы начали писать мою биог’афию?

– Конечно, Владимир Ильич…

– В каком вы пег’иоде?

– Прошел неудачное покушение вашего старшего брата на императора Александра и визит вашей матушки к императору с просьбой о помиловании.

– Но вы помните, что я тогда сказал: «Мы пойдем дг’угим путем!»

– Конечно, Владимир Ильич.

– А вы г’азвенчали эти мег’зкие слухи, что наша матушка, будучи в юности фг’ейлиной импег’атг’ицы, была любовницей импег’атог’а?

– Безусловно, Владимир Ильич.

– Спасибо. Это было опубликовано в «Известиях» двадцать лет назад, я потг’ебовал г’асстг’елять главного г’едактог’а, но его так и не г’асстг’еляли.

– Игорь Голембиовский. Он уже умер, Владимир Ильич. Кушайте.

Владимир Ильич посопел, успокаиваясь, и принялся за еду.

– И еще! – не унимался «лимоновец». – Почему он ничего не сказал о культуре и свободе слова? Неужели у нас уже нет ни того, ни другого?