Гилберт Адэр - Убийство в стиле

— Да, это был шок, да, — сказал Найт. — Профессиональный удар, я ведь, знаете ли, играл в нескольких фильмах Фарджиона. Фигурально выражаясь, я был членом его постоянной труппы.

— Профессиональный удар, вы сказали. Не личный?

Найт молчал. Было очевидно, что он спорит с собой, стоит ли ему отвечать или нет. Наконец он сказал:

— Инспектор, я не уступлю никому в моем восхищении Аластером Фарджионом как художником. Он был, само собой разумеется, истинным гением, одним из очень немногих поводов, все еще позволявших нам гордиться нашим, в основном прискорбно хиреющим, английским кино. Как человек… — Он пожал плечами.

— Вы, насколько понимаю, не были близкими друзьями?

— В том-то и дело, мы были близкими друзьями, — ответил актер с гримасой. — Это-то я и нахожу столь непростительно жестоким. Поймите, я…

— Да, мистер Найт?

— Ну, хорошо. Учитывая то, в чем я был вынужден признаться, не вижу, почему бы не осведомить вас о всей истории. Теперь, когда он умер, это больше не имеет значения. Когда меня арестовали, именно Фарджи я попросил внести за меня залог, связаться с моим адвокатом и так далее. Естественно, пришлось поставить его в известность обо всей непотребной истории. И столь же естественно, учитывая его извращенную личность, он мгновенно уяснил, чем это грозит моей карьере в дальнейшем.

— Тем не менее он продолжал занимать вас в своих картинах.

— Да, мисс Маунт, не спорю, продолжал. С другой стороны — а с Фарджи всегда была другая сторона, — он ни разу не позволил мне забыть о своей осведомленности. Что достаточно единственного его небрежного слова, и моя репутация погибнет, что у него всегда была слабость к чему-нибудь покрепче и что если он хватит лишнего, дает знать о себе его злополучная склонность становиться чуточку болтливым — а потому в моих интересах блюсти его трезвость, — и так далее, и тому подобное. Он изводил меня, и я начал думать, что сойду с ума. Поэтому, как видите, с моей стороны было бы лицемерием делать вид, будто я, услышав о его смерти, не испустил огромный вздох облегчения, хотя и искренне оплакивал потерю, которую с его смертью понесло английское кино. Если вернуться к тому, что вы сказали минуту назад, инспектор, возможно, тут вы правы. Вполне возможно, что на этом фильме лежит проклятие. Не хочу показаться кровожадным, но я невольно прикидываю…

— Прикидываете — что, сэр? — подтолкнул его Колверт.

— Прикидываю, чья очередь будет следующей.

Следующей очередью оказалась — но только в смысле ответов на вопросы — очередь Леолии Дрейк.

Она вошла в кабинет в тяжелом, на подкладке, кашемировом пальто, стягивая его на себе так туго, будто тут стоял лютый холод, который тут не стоял, или же будто под пальто она была голой, но голой она не была. Она последовала приглашению и села на стул напротив Колверта, одернула юбку на коленях так медленно, будто они высунулись наружу, но они абсолютно не высовывались, и приготовилась ждать вопроса.

Поскольку Колверт начал с тех же прелиминариев, как и с Хенуэем, и с Найтом, повторять их здесь нет смысла. Достаточно сказать, что актриса полностью подтвердила то, что ему уже сказала Летиция Морли — что она действительно болтала с Гаретом Найтом, когда услышала про «новую суперидею» Хенуэя.

— В таком случае, мисс Дрейк, не могли бы вы сообщить мне, — сказал Колверт, — в тот момент, когда мисс Резерфорд выпила из отравленного фужера — наличие яда, кстати, было официально подтверждено, — где точно находились вы? Случайно, не на съемочной площадке?

— Да, там. Но все время в стороне от Коры, понимаете? Я стояла позади камеры. Никоим образом я не могла бы…

— Почему, — спросила Эвадна Маунт, — вы вообще были на площадке, хотя в эпизоде не участвовали?

— О, ну просто потому, что Рекс ведь был до того жутко блестящ, что я просто оторваться не могла. Я предпочла остаться там рядом с ним, наблюдать, до чего он изобретателен. У меня по спине просто мурашки бегали, ну, просто необыкновенные.

— Я вижу, вы высокого мнения о нем как о кинорежиссере.

— Естественно, — ответила она, будто это само собой разумелось. — То есть мы ведь встречаемся.

— Это так?

— Ну, сказать вам правду, — она не удержалась и хихикнула, будто маленькая проказница, — мы уже встретились, если вы понимаете, о чем я. Мы то, что журналы называют «парочкой», знаете ли.

— И вот почему он отдал вам роль в этой картине?

— Что-о?

— Я спросила вас, не поэтому ли он дал вам роль в картине?