Гилберт Адэр - Убийство в стиле

Он сидел за своим овальным кухонным столом, посасывая незакуренную трубку. Собственно, он никогда не предвкушал свою отставку, но должен был подчиниться тому, что в конце-то концов было беспощадным требованием беспощадного мира. Трудишься лет сорок, отдавая все свои силы (правда, труд в его случае безгранично любимый), а затем уходишь на покой. Или, опять-таки, как в его случае, тебя отправляют на покой.

Вдобавок, его прежняя удачливость почти тут же себя исчерпала. Его жена, коротать с которой он предвкушал свою отставку, скончалась всего через несколько месяцев после его отлучения от Ярда. Его верный старый лабрадор Тобермори был застрелен на вересковой пустоши вблизи ффолкс-Мэнора. Одно-единственное волнующее событие за все последующие годы — вот эта встреча с Эвадной Маунт. Будут ли, тоскливо подумал он, какие-нибудь другие?

Естественно, ему никогда бы и в голову не пришло позвонить ей, даже знай он ее телефонный номер. И тут — внезапное воспоминание. Что она сказала? Что ее всегда можно найти в «Ритце» за чаем. Так что, если он, Трабшо, «случайно» зайдет в отель около пяти часов в один прекрасный день, и «случайно» наткнется на нее? О, не сегодня и не завтра, и даже не послезавтра. В конце недели, может быть? Или в начале следующей?

Он скорбно покачал головой. Нет, так не годится.

Беспокоило его не то, что Эвадна Маунт «истолкует это неверно» — учитывая возраст их обоих, внешность и склонности, подобное исключалось — но что, если она истолкует это верно? Что, если она сразу поймет, что он стал одиноким стариком, чья потребность в чьем-то обществе невообразимо велика, и он тешит себя надеждой, что она примет безнадежно хромой предлог, будто он вновь заглянул в шикарнейший отель в Лондоне без всякой задней мысли?

Нет, забудь! Романистка вновь вышла из его жизни столь же быстро и мимолетно, как он сам вновь вошел в ее жизнь.

Охо-хо! Почему бы не провести часок-другой в огороде?

Пять ничем не примечательных недель спустя, днем, в майское воскресенье Трабшо готовился вымыть свою машину, как всегда по всем сухим воскресеньям, и вот тут в дверь позвонили, а затем он обнаружил на своем пороге Эвадну Маунт.

Эти пять недель он провел примерно так же, как предыдущие пять лет. Он прочитывал свой «Ежедневный часовой», шебаршился в своем огороде, выпивал свою пинту в местной пивной перед тем, как вернуться домой к своему одинокому ужину, и каждый вечер по пути в пивную и назад, равно в дождь и в вёдро, он прогуливал свою воображаемую собаку.

Однако следует понять, что собака была воображаемой не потому, что бывший детектив впал в состояние второго детства и начал вновь, как в реальном детстве, общаться с другом, который обитал исключительно в его голове. Но потому лишь, что он не нашел в себе сил, когда его слепой лабрадор Тобермори был застрелен на дартмутской пустоши, найти ему замену.

Тобермори был его предлогом — его алиби, как он предпочитал это называть — для моциона, который он совершал буквально каждый вечер, и он не счел гибель пса достаточной причиной, чтобы отказаться от этой прогулки. Кончина жены, с которой он делил всю свою взрослую жизнь, уже приучила его к слегка свербящей зубной боли одиночества, никогда не достигающей порога выносимости, но никогда и не утихающей. Он, как ни был привязан к Тобермори, не был готов дважды стать горюющим вдовцом. Он начал совершать свои прогулки до того, как обзавелся Тобермори, и не собирался отказываться от них теперь. Сентиментальность собаковладельца давала о себе знать лишь в одном: как и до убийства лабрадора, он рассеянно забирал его поводок со столика в прихожей и на ходу помахивал им, будто мягкой резиновой тростью. Но даже и эту манеру нельзя было целиком свести к сентиментальности. Он вот так помахивал поводком Тобермори уже в течение стольких лет, что — собака там или не собака — без поводка он просто чувствовал бы себя неловко.

В течение нескольких дней, перешедших в пять недель, он прочесывал свою газету в надежде получить дальнейшую информацию о пожаре на вилле Аластера Фарджиона. Раза два он даже покупал соперничающие газетенки, поскольку его интерес к этому делу, разумеется, еще более возрос, так как следствие вел его былой протеже Том Колверт.

Однако трагическая преждевременная смерть Фарджиона вызвала заметно меньше откликов, чем он ожидал после восторженных излияний Коры Резерфорд. Кинорежиссеры, какими бы они гениями ни были в глазах тех, кем они командуют, заметно меньше интересуют Великую Немытую. Что до женщины, Пэтси Шлютс, да, она, видимо, обладала «избытком сексапильности» (что бы это ни значило), но он также пришел к выводу, что была она не столько звездой, сколько «кандидаткой в», одной из бесчисленных «находок» Фарджиона.