Гилберт Адэр - Убийство в стиле

— Умру без сигаретки!

Короткую поездку на такси спустя, их уже уютно водворили за один из самых желанных столиков «Плюща». Дамы заказали парочку экзотических коктейлей, Трабшо одобрительно принял в круг своих знакомых виски с содовой, а нарождающийся разговор дожидался только, чтобы Кора закурила свою сигарету.

Это было настоящее представление. Для актрисы сигарета была шестым пальцем. Один раз она даже томно информировала впечатлительную хроникершу «Воскресного подсолнуха», что она не способна созерцать микеланджелово изображение Бога, вдыхающего жизнь в Адама, не усматривая тут аллегории — аллегории, милочка! — бессмертного жеста курильщика, предлагающего огонек зажигалки другому курильщику. Хроникерша была подобающе поражена, как, предположительно, и ее читатели.

Теперь сигарета была извлечена из платинового портсигара, вставлена в смоляно-черный мундштук из черного дерева, зажжена, блаженная затяжка сделана, и Кора Резерфорд была готова вернуться в мир живых.

Она повернулась к Трабшо.

— Так мило, не правда ли? — сказала она. — После стольких лет! Настолько более gemütlich [6] душевно, уютно ( нем. ). , чем в прошлый раз. По-моему, мы все предпочитаем обманное убийство подлинному — за исключением Эви, разумеется. Ну, а теперь вопрос, который, собственно, я могу и не задавать вам, я ведь видела, ясно видела вас в первом ряду, но все равно задам: как вам понравилось представление?

— Я не смеялся так с тех пор… честно говоря, я даже не могу вспомнить, когда я вообще столько смеялся бы. И зрелище того, как вы двое препираетесь на сцене, бесспорно, пробудило кое-какие воспоминания. Будь на мне шляпа, я бы немедленно снял ее перед вами двумя. — Он замялся, прежде чем продолжить ход своих мыслей. — Даже если…

— Даже если что?

— Ну, — сказал он, — даже если мне и показалось, что вы чуточку перегнули палку. Устроить такой розыгрыш в переполненном театре, знаете ли, это равносильно тому, чтобы закричать: «Пожар!» Произойди худшее, вы устроили бы смертоубийственную давку. Все это было настолько правдоподобно, во всяком случае в первые минуты, что я не удивился бы, если бы чересчур впечатлительные зрители поверили, будто действительно за кулисами прячется настоящий убийца. Не думаю, что вы побеспокоились взять разрешение, верно?

— Ну, разумеется, нет, — фыркнула романистка. — Воображаете, через какую волокиту нам пришлось бы волочиться? Это же было во имя Доброго Дела, не забывайте. К тому же публика была сверхискушенной. Даже если бы на сцене и произошло настоящее убийство, заверяю вас, они ограничились бы вежливыми аплодисментами. Разве вам показалось, будто они были способны кинуться в панике к дверям?

— Не-е-ет, — сказал Трабшо. — Но ведь я же сидел в самом первом ряду и не видел, как они реагируют. В любом случае, — добавил он умиротворяющим тоном, — ничего плохого не случилось. Смешно было до колик. И, как вы сказали, это правда было во имя Доброго Дела. И в конце-то концов, я всего лишь бывший полицейский и не мог бы принять официальные меры, даже если бы захотел.

Следующие несколько минут ушли на изучение меню. Когда выбор был сделан и заказ принят, наконец настало время для дурных новостей, о которых Эвадна Маунт уже предупредила старшего инспектора.

— Знаешь, Кора… — начала она нерешительно.

Кора немедленно заметила перемену в голосе подруги.

— Да? Что такое?

— Ну… до меня дошли новости — нехорошие новости — буквально за пять минут до поднятия занавеса. Ты простишь меня, знаю, но я почувствовала, что их следует скрыть, пока ты не отыграешь.

— Хорошо, — сказала Кора резко, — я отыграла. Выкладывай.

— Фарджион…

— Ну?

— Боюсь, он… — она искала, как смягчить удар, — боюсь, он присоединился к Великому Большинству.

— Что! — вскричала Кора. — Ты говоришь, что он уехал в Голливуд?

Эвадна заерзала в пароксизме смущения.

— Нет-нет, милая. Попытайся сосредоточиться. Я говорю, — она трагично нахмурилась, — я говорю, что он умер.

— Умер?! Аластер Фарджион?

— Да, боюсь, что так. Режиссер услышал это известие по радио и сообщил мне, как я сказала, ровно за пять минут до твоего выхода на сцену.

И снова, будто замешкавшееся эхо:

— Умер! — Ужас и недоверие боролись за превосходство на пепельном лице Коры. — Боже мой! Фарджион умер! Сердечный припадок, я полагаю?

— Нет. Я понимаю, почему ты так подумала. Собственно говоря, однако, это не был сердечный припадок. А нечто куда, куда более худшее.