Юлиан Семенов - Аукцион

— Как его зовут? — спросил Степанов.

— Лорд Гарднер.

— Он жив?

Ростопчин пожал плечами:

— Какое это имеет значение, Митя? Как страшно то, что рассказывает Иван Ефимович...

Грешев усмехнулся:

— Дачьше будет страшнее... Итак, лорд Гарднер задает вопрос свидетельнице Лорске: «Вы сказали, что знали людей, которые не выполняли приказы нацистов. Можете назвать имена?» — «Во-первых, доктор Хаутвал. Во-вторых, множество тех, кто формально не отказывался, но люди делали все возможное, чтобы саботировать приказы нацистов и хоть как-то облегчить участь своих братьев, заключенных... Даже в том случае, если операция могла бы помочь больному, но тот отказывается, — делать ее нельзя, это нарушение клятвы Гиппократа». — «Если бы вам приказали провести экспериментальную операцию на здоровом человеке, вы бы согласились?» Лорска: «В первые дни моего заключения в десятом блоке ночью я поговорила с доктором Хаутвал. Она объяснила, какие операции проводят нацистские врачи и те, кто им служит. Она сказала, что так или иначе мы живыми из лагеря не выйдем, нам не позволят остаться живыми, потому что мы знаем то, что... Поэтому, сказала доктор Хаутвал, то время, которое нам отпущено для жизни, надо жить так, как полагается жить л ю д я м. Я никогда, до последнего моего вздоха, не забуду этих слов: „надо жить так, как должны жить л ю д и“ . Судья: „Я хочу, чтобы присяжные поняли смысл вашей фразы: „Жить, как полагается жить л ю д я м“. Если бы генерал СС доктор профессор Глауберг сказал вам: „Завтра утром вы будете проводить со мной операцию на греческой девочке“, — вы бы отказались?“ — „Я бы покончила с собою“. — „А если бы вам не позволили покончить с собою? Что бы вас ожидало в случае отказа повиноваться приказам генерала СС?“ — „Видимо, я была бы направлена в команду тяжелых работ“. — „Ничего, кроме этого?“ — удивился судья. „Думаю, нет“, — ответила доктор Лорска... Она ответила честно, достойный человек, она наивно полагала, будто лондонские судьи и присяжные знают, что такое команда тяжелых работ... Та же казнь, только более мучительная; избиения, голод, г н о й н о е умирание на нарах в течение двух-трех недель...

— Ну и чем кончился процесс? — спросил Ростопчин. — Сколько лет дали этому самому Дерингу?

— Его не осудили... Наоборот, писатель и его издатели были принуждены внести один пенс компенсации за клевету... на врача-изувера. Свидетели, которые показывали против него? Они подвержены эмоциям, и, потом, они не могут помнить всего, что было тридцать лет назад... А Деринг был заключенным, он выполнял приказ. Он не был инициатором зверства... А вас, милостивый государь, если вы решитесь на скандал, — Грешев посмотрел на Степанова, — станут спрашивать в суде, видали ли вы лично картину Врубеля в Ровенском музее? Должны ли вы выполнять все предписания московских властей? Если вы не видели эту картину, то готовы ли показать под присягой, что к продаже выставлена именно та, краденая? По поводу номера, проставленного людьми Розенберга на картине, — если он давно уж не выведен с полотна химическим способом, — представьте свидетелей! Их проезд и проживание в Лондоне — за ваш счет. Слушание дела — не менее недели... Количество свидетелей — не менее пяти... И пусть все они под присягой подтвердят, что они сами упаковывали картину и прятали в рейхе... Чушь собачья... Посадят вас в тюрьму за долги, вы же не сможете уплатить штраф фирме «Сотби», а ведь на них думаете поднять голос...

— Мы делаем не то, господа, — задумчиво сказан Ростопчин. — Мы впадаем в родной российский транс, — взгляд в нечто, никаких толковых предложений. Я задаю только один вопрос: кому было выгодно рассорить нас с доктором Золле? Кому было выгодно поставить моего сына в безвыходное положение и лишить меня тех денег, которые я отложил для аукциона? Кто не позволил мистеру Розэну войти в наше предприятие? Кому нужно следить за нами? Без ответа на эти вопросы мы безоружны...

— Я могу позвонить в Нью-Йорк, Харрисону, — сказал Степанов, — могучий журналист, его знают повсюду...

— А чем он нам поможет? — спросит князь. — Чем?

— Даст людей из здешних газет, те придут завтра в Сотби... Если ситуация предскандальная, то в наших интересах довести ее до полного скандапа, — сказан Степанов.

— Полные скандалы бывают только в России. — Грешев зашелся мелким смехом. — Здесь скандалы умеют вовремя гасить. Идеально было бы выяснить, милостивые государи, кто будет завтра биться за Врубеля. Отсюда можно начинать отсчет тех шагов, которые следует предпринять. Однако же, возможно, звонок мистеру Харрисону будет не лишний, если только он решит помочь вам, а не отойдет в сторону. Я согласен с князем, дело совсем не простое, отнюдь не простое...