Микаэль Крефельд - За гранью

Маша открыла дверь и впустила быка в свою комнатушку. Здесь она их обслуживала. В комнате не было окна, стояли только кровать, платяной шкаф и столик в углу, за которым Маша наводила красоту. Эта каморка была даже меньше той комнаты, которую Маша занимала в маминой квартирке на Бурмейстергаде в Копенгагене. Маша опрыскала кровать духами, пытаясь перебить вонь матраса, но от этого стало только хуже, и в комнате стоял дух, словно от загаженного кошачьего лотка. Ей потребовалось время, чтобы привыкнуть к запаху «Свадебных апартаментов», как называлась эта комната, которая в «Кей-клубе» была самой лучшей. Славрос самолично выселил отсюда Изабеллу, одну из старших девушек, и перевел ее в самую дальнюю каморку, а Машу вселил в этот эксклюзивный номер. Не из любезности, а потому что быки отдавали предпочтение новеньким девушкам и потому что Славрос старался в угоду клиентам поддерживать некую видимость шика.

Раздетая Маша, стоя перед быком, стянула с него рубашку. Пока она расстегивала ему брюки, он лапал ее за грудь и совался рукой куда попало. Усевшись на кровати в чем мать родила, в одних только черных носках, он принялся обзывать ее шлюхой, потаскухой и словами похуже. Он рассказал обо всех извращенных действиях, которые собирается с ней проделать, главным образом для того, чтобы возбудиться, в то время как она трудилась над тем, чтобы у него наконец встало. Ей удалось добиться некоторого успеха. Затем она пихнула его, чтобы он лег, и села на него верхом. После нескольких попыток дело пошло. Бык замычал и попал в ритм. Она посмотрела на него сверху. Он был похож на гробовщика, причем карикатурного: весь бледный, одутловатый. Кустистые черные брови составляли резкий контраст с залысинами на лбу и плешью, едва прикрытой редкими волосами. На первых порах все быки были для Маши похожи на Игоря: растолстевшего Игоря, состарившегося Игоря, Игоря-пакистанца, Игоря-садиста, – но шли дни, и быки заслонили собой образ Игоря. Наверное, она сама нарочно его вытеснила. Оставила его позади, как советовал Славрос. Маша громко застонала, потому что быкам это нравилось. Результат не преминул сказаться, он задвигался быстрее. Обозвал ее гадкими словами и принялся хвастаться, какой он молодец.

Она поддакивала, скользя взглядом по обоям, пока не остановилась на выгоревшем пятне возле радиатора.

В следующее мгновение он протянул руки и схватил ее за горло как клещами:

– Смотри на меня, когда я тебя беру!

– Прекрати! – проговорила она сдавленно.

Клещи еще крепче стиснули ей горло, так что она уже не могла дышать. Она пыталась высвободиться, стала бить его по рукам, но он был слишком силен. В глазах появилось жесткое выражение, а тонкогубый рот растянулся в ухмылке.

– Вот так! Так хорошо!

Грудь у нее заходила ходуном, она пыталась расцарапать ему лицо, но не дотянулась, хотела вырваться, но ее попытки еще больше возбудили его, на губе у него выступила испарина, он хохотал и прижимал ее еще крепче. В глазах у нее потемнело, от недостатка кислорода закружилась голова, и ей показалось, что она сейчас умрет. Его выкрики отдавались у нее в ушах как глухой звон. Она ощутила на лице брызги слюны. Она дала ему закончить, и тогда руки, сдавливавшие ей горло, ослабили хватку. Маша упала рядом с ним на постель и ощутила прикосновение его холодной и влажной кожи. Она поскорей отодвинулась.

Когда он снова оделся, то, застегивая брюки, весело ухмыльнулся, глядя на нее:

– Хватит реветь-то, ничего такого уж страшного не случилось.

Достав из кармана мятую банкноту, он кинул ей деньги:

– А ты вполне себе. Наверное, в следующий раз я опять тебя выберу.

Когда он вышел, она схватила бумажку. Снизу стукнули по батарее отопления, это был сигнал, что к ней поднимается новый бык. Дела в «Кей-клубе» шли хорошо. Среди быков уже прошел слух о новенькой, и ей даже не приходилось самой ловить клиентов.

Утром, после ухода последнего быка, из бара к ней стали доноситься звуки уборки, она достала блокнот и записала все, что с ней произошло. Это был единственный способ успокоиться и хоть ненадолго заснуть. Единственный способ отогнать обступивших ее демонов и сохранить рассудок. У нее все еще болело горло после того, как ее душили. Через четыреста одиннадцать дней она будет свободна, если только какой-нибудь психопат не придушит ее раньше. Такой риск всегда оставался.

«Я – Маша, я – ничтожество».

Томас надел на пса поводок. Мёффе ворчал и, казалось, был недоволен, что его заставляют тащиться на берег. С причала Томас оглядел яхту. Пребен был прав: вид у «Бьянки» не внушающий доверия, но, по крайней мере, это его яхта, а он – капитан идущего ко дну судна. Он дернул за поводок, и Мёффе с недовольным видом поплелся за ним по Софиегаде в старую квартиру. Проведя полдня в нерешительности, Томас наконец отправился за счетом, чтобы выполнить требования Пребена и погасить задолженность перед товариществом судовладельцев. Хотя перспектива помыться и достать новое белье казалась заманчивой, самая мысль о том, чтобы зайти в квартиру, была ему мучительна.