Марина Зосимкина - Комплекс Росомахи. Книга вторая из серии «Сказки мегаполиса»

изготавливает измерительную аппаратуру. Классом не ниже евростандарта. И

Зеленоград – не Андреевка!

Все это она произносила, специально накручивая себя и маскируя

праведным негодованием легкое чувство вины, которое у нее как-то

непроизвольно сформировалось. Но нельзя же быть такой дурой, елки-палки! Не

разобравшись, не взвесив хорошенько, сразу так в лобешник мужику врезать.

Однако по всей видимости, с этим блондином у Алинки что-то серьезное. Вон как

истерит, прямо-таки сейчас разрыдается.

Алина рывком открыла дверь своего кабинета и захлопнула ее перед носом

Киреевой. И разрыдалась. Сердитая Надежда Михайловна направилась снимать

стресс сигаретой.

Небо серое, дождик серый, лужи мелкие, но повсюду. Конец сентября,

ничего удивительного. В доме студено. Алине было лень топить печь, она

включила масляный обогреватель и сидела, согнувшись, возле него, кутаясь в

огромный бабушкин платок.

Этот дом в деревне Еремино достался ей от папиной мамы, Елены

Семеновны. Бабушка была строга и временами строга неадекватно, но Алину

любила. Самой Алине ее любить было трудно. Маленькая Алина боялась вспышек

бабкиного гнева, а взрослая Алина просто перестала приезжать к ней в гости, вот и

вся любовь.

После смерти Елены Семеновны мама спросила: «Продадим? Снесем?»

Алина ответила: «Оставим». Зачем? Приезжала в этот дом она так редко, что

трудно было объяснить даже себе, зачем.

Оказывается, чтобы грустить. Грустить в их квартире, где много света и

тепла, где неслышным басом шелестит громадный холодильник, где уют удобных

кресел и выход в Интернет, получалось не упоительно и почти понарошку. Комфорт

такому делу не должен мешать. Да и предаваться грусти в умеренной роскоши

московских апартаментов казалось Алине пошлым и безвкусным. Сериал

«Богатые тоже плачут», новорусская версия.

А погрустить ей было о чем и пожалеть себя тоже очень хотелось. Егор ей

больше не позвонит. Он же не безвольная тряпка. Это, кстати, Алине в нем

нравилось. И не доискивающийся богатеньких дочек альфонсик. Прошло уже

почти две недели, это много. Он ей не позвонил. Значит, и не позвонит. Это все.

Потому что Алина звонить ему тоже не будет. Что она скажет? Извините, я

ошиблась, потому что… Объяснять, что до судорог боится предательства и

поэтому везде и во всем его видит? Как объяснить в двух словах то, к чему

возвращаться не хочется даже мысленно?

Алина имела тяжкий опыт, который стал хорошей прививкой от любовных

глупостей и надежной защитой от нахальных поползновений мальчиков, живущих с

дальним прицелом. Несколько лет назад на жизненном пути ей повстречался

некий брутально-самодовольный мачо, плотно украшенный татуировками на

накачанных плечах. Сейчас она даже и не вспомнит, была ли влюблена в него, но

крышу ей тогда снесло конкретно. Она млела от налитой мускулатуры смуглых рук,

плеч, спины, груди, живота, от его небрежно-снисходительной манеры произносить

самые незамысловатые фразы, от того, как он улыбается холодно и немного

хищно.

Захмелевшая Алина решилась съехать от родителей и свила гнездышко в

съемной однушке, на которую уходило прилично из ее зарплаты, но ведь надо же

где-то было проводить тихие семейные вечера со своим почти женихом. Или надо

говорить, почти мужем?

А потом Алина узнала, что у него куча баб, что работает он на папкином

автосервисе жестянщиком, что ради смеха и небольшой корысти поспорил с

друганами, что сможет в два счета уложить строптивую дочку босса в постель.

Конечно, ей позвонили. Позвонила одна из его баб. Он был настолько

слабоумен, что не подстраховался на такой случай. Или был уверен в своей

абсолютной власти над папиной дочкой. Ну и настучат, ну и что. Она не поверит, он

держит все под контролем. Алина почему-то сразу поверила и провела краткое

расследование. И велела ему выметаться не только из ее квартиры, но и с

папкиного сервиса тоже. «Это мы с виду только благородные, – с яростью

произнесла она, – на самом деле папка мой просто зверь, ты понял?»

Не влюбляться. Если влюбилась, делать вид, что холодна и равнодушна. И

никогда, ни при каких условиях не открывать душу. Хорошие правила. Только вот

сейчас-то что ей делать? Лукавая мысль вкрадчиво шелестит: «Но ты же обидела

человека? Да. Это плохо. Ты должна извиниться. Позвони, это твой долг».