Наталья Александрова - Таинственный сапфир апостола Петра

Рядом со всем этим сомнительным великолепием красовался гипсовый бюст Чапаева и еще один — какого-то неизвестного Агнии персонажа советской истории.

В общем, здесь была выставлена откровенная дрянь и ерунда, и выставлена она была исключительно для отвода глаз, потому что все настоящие дела, все настоящие сделки совершались в логове Бармаглота, в задней комнате магазина.

За прилавком, на котором под мутным стеклом в несколько рядов лежали разнокалиберные монеты и медали в скверном состоянии, сидел тщедушный молодой человек без бровей, с красным от хронической простуды носом и заметно редеющими волосами. В довершение этого впечатляющего облика на переносице продавца пылал огромный ярко-красный прыщ. На самом прилавке, возле допотопного кассового аппарата, сидел, аккуратно подогнув под себя лапы, здоровенный черный котище.

Оторвавшись от мятого порножурнала, молодой человек с удивлением уставился на Агнию: посетители нечасто появлялись в этом магазине. Особенно — такие привлекательные молодые женщины. Привстав, чтобы лучше разглядеть Агнию, продавец проговорил гнусавым простуженным голосом:

— Я вам чем-то могу помочь?

В этом вопросе явственно слышалась догадка, что прекрасная незнакомка заглянула сюда по ошибке и хочет узнать, как найти ближайший мультибрендовый бутик или салон красоты.

Агния, однако, ответила совершенно неожиданным вопросом:

— Михалыч у себя?

— Михал Михалыч? — переспросил продавец, удивленно моргая: Агния ничуть не была похожа на обычных клиентов Бармаглота.

Кот приоткрыл изумрудные глаза и посмотрел на Агнию с большой неприязнью — шумит тут, спать мешает…

— Да, Михал Михалыч! — раздраженно повторила Агния. — Не тормози, уважаемый!

— Да, у себя, но он занят…

— Это ничего. — Агния решительно обошла прилавок и вошла в расположенную позади него дверь.

— Эй, куда вы, постойте! — заверещал продавец, попытавшись остановить ее, но Агния захлопнула дверь перед его носом и вошла в кабинет Бармаглота.

Кабинет Бармаглота был несколько больше торгового зала магазина. Он был так же скудно освещен — видимо, тусклое освещение вполне соответствовало характеру творившихся здесь темных делишек. Так же, как торговый зал, этот кабинет был тесно заставлен всякой дореволюционной всячиной.

Но, в отличие от магазина, здесь попадалась не только откровенная ерунда, но и вполне приличные антикварные вещицы. Агния заметила несколько хороших статуэток саксонского фарфора, чугунный бюстик Наполеона начала девятнадцатого века, очень хорошую французскую табакерку с синей перегородчатой эмалью, еще одну, из потемневшей слоновой кости, и пару настоящих дуэльных пистолетов фирмы Лепаж. Наверняка здесь было гораздо больше интересного, но разглядеть лучше не позволяло освещение.

Сам хозяин магазина сидел за некрасивым и неудобным письменным столом с запачканной чернилами столешницей, развалясь в низком деревянном кресле, и разговаривал с долговязым и очень подозрительным типом.

Агния не первый раз видела Бармаглота, но ее снова поразило то чрезвычайно отталкивающее впечатление, которое он производил на свежего человека.

Бармаглот был плотный, небольшого роста человек лет пятидесяти, с длинными и большими, как у обезьяны, руками, с круглой плешивой головой. По краям его блестящей, как бильярдный шар, лысины росли длинные, неопрятные пряди седовато-рыжих волос. На широком угреватом носу низко сидели металлические очки с круглыми и толстыми стеклами. Одет он был в мятый, покрытый жирными пятнами клетчатый пиджак с заплатами на локтях. Под этим пиджаком имелась несвежая, клетчатая же рубашка и криво завязанный галстук с большим сальным пятном на середине.

Бармаглот ел бутерброд с копченой колбасой, роняя крошки на пиджак и на галстук, и одновременно, как уже было сказано, разговаривал с долговязым мужчиной лет тридцати самого подозрительного вида. Из-за бутерброда дикция Бармаглота, и вообще-то весьма далекая от идеала, стала вовсе неразборчивой.

— Я шебе што шказал? — говорил Бармаглот своему собеседнику. — Я што шказал? Штобы без рукоприкладштва! И уж по-любому штобы она живая ошталась!

— Ну, Михалыч, — уныло оправдывался долговязый… — кто ж знал, что в ней душа еле держится?

— А я што шказал? — Бармаглот проглотил кусок, и тут он увидел Агнию. Глаза его за круглыми стеклами очков вытаращились, круглое лицо побагровело, и он рявкнул: