Яна Розова - Юбилей смерти

Участковый бьет меня еще раз – в солнечное сплетение, отчего я не могу ни вдохнуть, ни выдохнуть. Смолкаю. Слезы выступают на глазах, в животе и голове растекается боль. Оседая на пол, вижу, как чужие люди в форме уносят моего ребенка.

Машка в роддоме, я иду к ней, замазав синяк на скуле тональным кремом. Подруга выходит ко мне, толстая и неповоротливая в широком красном халате, с заспанным отечным лицом. Она перехаживает, доктора хотят стимулировать родовую деятельность.

«Твои родственники меня заколебали, – сообщает она безэмоционально. – Приперся твой бывший, сказал, что тебе надо уехать из Гродина. А иначе он за свою маму не отвечает. Будто у него бешеный ротвейлер вместо матери. Женя, скажи, а если у меня родится сын, я тоже такой стану?».

«Нет, – нахожусь я. – Ротвейлером ты никогда не станешь. В самом худшем случае – пикенесом». Она смеется, но просит меня уехать из Гродина.

Лежу ночью без сна, без мыслей, без надежд. Куда я уеду, что буду делать? Машка сказала, что у нее всплыла идея открыть филиальную школу танцев в каком-нибудь соседнем городе.

Интересно: я ведь наказана за аморальный образ жизни! То есть, конечно, ведьма Корда просто воспользовалась моим способом зарабатывать, чтобы очернить меня, но фактически я пострадала за стриптиз, за то, что учила женщин быть привлекательными и соблазнять мужчин. И так как теперь я персона нон грата, терять мне нечего, а на лбу – алая буква, почему бы мне не продолжить идти этой дорогой?

Школа стриптиза. Нет, этого не достаточно, надо мыслить шире: Школа соблазнения. Вы хотите стать неотразимой? Притягивать взгляды, вызывать желание, будить инстинкты самцов? Я научу вас…

Совсем не жалею, что бабушка умерла. Более того, я рада. Теперь сделаю то, о чем мечтаю. Уже даже знаю, как.

«Самое страшное, что может быть – это заживо умереть», – говорила бабуля, ссылаясь на человека со странным именем Андерсен-Нексё. Эти слова я считаю эпиграфом к ее жизни.

На похороны бабули собралось столько народу, что пересчитать всех я так и не смогла. Во дворе стоял открытый красный гроб, очередь к телу не истощалась. Она состояла сплошь из чужих людей, потому что родственников на похоронах было двое: я и папа, то есть, ее сын.

На самом деле, у нас есть родные в Гродинской области и по всей России, только мы уже давно не поддерживаем связь. Как я понимаю – со смерти дедушки, а случилось это еще до моего рождения. Мне-то ясно, почему родственники сделали вид, будто страшно заняты и не могут приехать. Общаться с бабулей мог не каждый, потому что она – Библиотекарь.

И не надо смеяться. Бабуля на полном серьезе приравнивала свою пыльную профессию к профессии космонавта или президента. Она ощущала себя хранителем культуры, человеком, причастным к высшим ценностям человеческой цивилизации, а остальных двуногих на планете считала антикультурными террористами или кем-то типа того.

Папа называл бабулины представления сверхценной идеей. Грубо говоря, он считал ее повернутой на своей работе. А папа в «повернутостях» неплохо разбирается, потому что он психоневролог в поликлинике.

Вернемся к бабушке, потому что я хочу объяснить – почему не так уж горюю по ней. Благодаря бабуле, с детства ненавижу слова и словосочетания: «библиотека», «культура», «человеческое достоинство», «долг», «любовь к родине», «быть истинным» кем-нибудь (на ваш выбор – ученым, писателем, слесарем, проституткой) и еще многое, что сейчас не пришло на память. Можно подумать, что я монстр, который из-за патологической ненависти к своему самому близкому человеку проклял все лучшее на свете. Но это не так: я просто не верю в эти слова, если они не упрочены поступками.

Да и самого близкого человека в своей жизни я не ненавижу, учитывая, что бабушка меня очень любила. Свою внучку, единственную на свете, она не только нежно любила, но и видела во мне какие-то невероятные способности, ожидала «свершений» (что именно подразумевалось – до сих пор не понимаю), «позиции», «подвига». Она вкладывала в мое сознание пугающую мысль-обязательство, что я обязательно стану «кем-то известным», выйду «на передовую научной мысли или сферы искусства» и изменю мир к лучшему. Почему бы не назвать меня просто Мессией?..

Бабушкину любовь доказывало и то, что мне позволялось иметь свое мнение.

«Ты, конечно, считаешь, что математика тебе не пригодится в жизни, но уроки сделать надо!» – говорила она. Я не делала, и мне это сходило с рук.