Джеймс Чейз - Том 12. Ты будешь одинок в своей могиле. Дело о задушенной «звездочке». Это не мое дело

И вдруг какая-то тень появляется на стене: силуэт человека в шляпе, нахлобученной на глаза, и с поднятой дубинкой в руке. Все происходит очень быстро. Я вижу тень, слышу свист дубинки и наклоняюсь, но немного запаздываю. Моя голова раскалывается, и это последнее связное впечатление.

Лучи солнца пробиваются сквозь неплотно задернутые шторы, и на полу отпечатываются две светлые полоски. Воздуха, кажется, совсем нет: стоит такая жара, что запах цветов, проникающий извне, можно резать ножом. К тому же от меня исходит такой запах, словно я принял ванну из виски.

Мне тошно. Голова распухла. Кровать, на которой я лежу, слишком мягкая и жаркая. У меня в памяти, словно кошмар, стоит лицо женщины, залитое кровью и с дырой во лбу. От этого мне становится еще хуже.

В том положении, в каком я лежу, мне только и остается, что смотреть на пол. Глаза у меня не очень зоркие, но я все же различаю знакомый узор с небольшими проплешинами от сигарет, которые я часто раздавливаю о ковер. В углу, возле окна, вижу пятно, которое сделал как-то Бенни. Все это не бог весть какая информация, но она доказывает, что я нахожусь у себя дома, в своей кровати, а женщина с дырой во лбу… мне просто приснилась в страшном кошмаре, вероятно…

— Он мертвецки пьян, — произносит мужской голос, и я снова вздрагиваю, потому что это голос Брендона. — Что это за девчонка здесь, ты ее знаешь?

Голос Мифлина отвечает:

— Я ее никогда не видел.

Я слегка поворачиваю голову. Это действительно они: Брендон сидит на стуле, а Мифлин стоит возле кровати.

Я не шевелюсь, хотя и изнываю от пота. Мне кажется, что мне вырвали клок кожи на затылке и сквозь эту дыру в голову лезут перья подушки…

Мифлин открывает окно возле моей кровати. Для этого ему приходится отодвинуть шторы, и в помещение врывается целый сноп лучей, причиняя мне новую боль.

Я вспоминаю Аниту Серф, лежащую в гостиной на диван-кровати… ее пробитую голову на моей желтой подушке… пистолет сорок пятого калибра на полу… Зрелище, которое может привести в восторг Брендона. Как же, пойман с поличным — и никакого алиби! Брендон не станет искать убийцу. Я вспоминаю, каким тоном он разговаривал со мной после смерти Даны: «Но она должна была пройти мимо вашего дома, чтобы попасть к месту, где ее убили. Не так ли? Это странно, что она не зашла к вам…»

Если уже тогда у него возникли подозрения, что же будет теперь? Тот же пистолет, Дана, Ледбреттер и вот теперь Анита. Все убиты пулей в лоб: один метод, один убийца. И какой же мотив? Я не сомневаюсь — отсутствие мотива не остановит Брендона. Чтобы сохранить за собой место и оправдать доверие тех, кто его здесь поставил, он должен как можно скорее разобраться в этой серии убийств. Уж он-то сфабрикует мне хорошенький мотив, уж он-то ни за что не пропустит подобной возможности!

— Ну, Мэллой, проснись же! — кричит Мифлин. Он кладет тяжелую руку на мое плечо и хорошенько встряхивает меня. Из моих глаз сыплются искры, страшная боль сотрясает тело. Я издаю стон, отталкиваю его лапу, сажусь и, обхватив голову руками, начинаю раскачиваться, как маятник.

— Приди в себя! — орет Мифлин. — Эй, Мэллой! Боже мой! Да приди же в себя!

— А что я стараюсь делать? Танцую, что ли? — Я, продолжая качаться, ставлю обе ноги на пол.

— Что вы тут натворили? — Брендон наклоняется, чтобы лучше меня видеть. — Устроили оргию, что ли?

Я приподнимаю голову и сквозь пальцы, закрывающие лицо, смотрю на него. Брендон безукоризненно одет, хорошо выбрит, каждая деталь одежды подогнана по фигуре. Его башмаки отражают солнце, и каждая клеточка одежды кричит, что перед вами флик. Рядом с ним у меня, вероятно, вид бродяги. Я рефлекторно провожу руками по груди, запах виски, исходящий от моей одежды, вызывает тошноту.

— Что вы хотите? — каркаю я, словно ничего не произошло. — Кто вас впустил?

— Не задавай глупых вопросов! — рявкает он, тыча сигарой мне в лицо. Он, вероятно, подобрал ее на улице, так скверно она пахнет. — Что здесь происходит? Что за девчонка у тебя?

Я немного смущен: он разговаривает со мной не таким тоном, которого я жду. Эти две зебры могут притворяться, но не могут же они остаться равнодушными к убийству, которое здесь произошло. Однако они спокойны, невозмутимы и уравновешенны, словно ничего особенного не происходит.

— Какая девчонка? — это не особенно умно, но я больше ничего не могу сказать в подобных обстоятельствах. На всякий случай нужно тянуть время.