Татьяна Устинова - Шекспир мне друг, но истина дороже

– Нет, может, и не нанимала, но как-то… убедила, понимаете?

– Федь, в прошлый раз ты говорил совершенно противоположное. Ты утверждал, что она мужа любила и любит и очень казнит себя, что его не спасла. Потому что ей кажется, что он мог от неразберихи с актрисами убить себя. Или ты не так говорил?

– Так, – согласился Федя и почесался в точности как обезьяна. – Но, видите ли, в чем дело, шеф, сегодня ночью я много думал. Как правило, по ночам я сплю, но сегодня думал. И понял: она что-то скрывает.

– Да ну тебя.

– Нет, правда! Правда, шеф. Она сказала очень странную вещь. Я точно не помню, но что-то о пострадавшей стороне. Якобы есть еще одна пострадавшая сторона. То есть она и ее покойный муж – это одна сторона. Но есть и еще какая-то. Но я так и не понял, какая. Или она не сообщила, или я прослушал.

– И ты думаешь, что эта сторона и есть убийца? Которого она каким-то образом заставила отравить Верховенцева?

– Короче, надо с ней еще раз поговорить, – заключил Величковский. – Поехали? Я знаю, где она живет.

У Ляли были деньги, даже довольно много, она накопила, собиралась купить Ромке на день рождения компьютер – очень дорогой, неприлично дорогой. Он как-то показал ей фотографию знаменитого молодого писателя – на фото этот писатель сосредоточенно смотрел именно в такой ноутбук, а вокруг роились музы и грации. «Вот бы и мне такой же, – сказал Ромка с завистью и засмеялся. – Я бы, наверное, стал по-другому жить. Говорят, дорогие вещи меняют жизнь. Ты в это не веришь?»

Ляля не знала, верит или нет, ей никогда не приходило в голову менять свою жизнь при помощи вещей, а теперь вдруг пришло.

Оглянувшись по сторонам, не видит ли кто из знакомых, она потянула на себя стеклянную дверь. В магазине не было ни единой живой души, да и вещей маловато – несколько платьишек на блестящих рейках и сложенные особым образом кофты и свитера на деревянных полках.

Потолок в магазине был зеркальный и пол, кажется, тоже – в нем отражались многочисленные лампочки, брызгавшие острым белым светом, и Лялины сапоги, довольно грязные.

Какой-то человек вышел из-за тяжелой портьеры, посмотрел и скрылся.

– Что вы хотите?

Ляля обернулась. Очень высокая, очень худенькая и очень молодая девушка в черном брючном костюме, возникшая из пустоты, смотрела на нее сверху вниз. Лицо у нее было сонное.

Ляля растерялась.

…Чего она хочет? На самом деле? Она хочет потратить деньги, которые долго и трепетно копила на подарок для Ромки! Как объяснить это сонной девушке?

– Я хочу что-нибудь… такое, – пролепетала она, и собственный голос показался ей заискивающим. – Красивое и модное.

Девушка тихонько вздохнула.

– У нас все красивое и модное, – молвила она равнодушно. – Смотрите.

Ляля послушно посмотрела по сторонам, а девушка уставилась в сверкающее окно до пола, словно моментально позабыв о Ляле. Та, стараясь ступать только на черные квадратики плитки, чтобы сапоги не отражались так безобразно, подошла и перебрала платьишки на вешалках.

…Ну, и достаточно. Нужно уходить. Затея не удалась.

Ляля взяла с полки непонятный башмачок – он был очень легкий, хотя внутри меховой, на шнурках блестящие колпачки, а сам то ли лиловый, то ли сиреневый, – повертела и вернула на место.

– Спасибо, – сказала она в сторону девушки.

Та не обратила на ее мяуканье никакого внимания, вся подобралась, вытянулась и засияла леденцовой улыбкой. Ляля посмотрела – из глубины зала подходил давешний человек, снова вынырнувший из-за плотной шторы.

– Ничего не выбрали? – негромко начал он, не дойдя до Ляли. Она не поняла, к кому он обращается, и оглянулась по сторонам. Никого нет. Только она и продавщица! – Давайте я вам зимнюю коллекцию покажу, все, что на вешалках – это уже лето. Мы всегда спешим, зимой у нас весна, летом – осень. Ориентироваться трудно.

– Спасибо, – повторила Ляля, как попугай.

– Вам на каждый день или вечернее что-то?

– На… каждый.

– А вообще что вы носите? Брюки, юбки? Свитера, кардиганы?

Ляля попыталась сообразить, что она «вообще носит», и не смогла. Так, носит что-то. Какую-то одежду.

И девушка ей очень мешала! Она почему-то взволновалась, стала топтаться и улыбаться Ляле, как родной, и подсовываться поближе. Ляля отступила немного.

Человек приблизился, окинул Лялю молниеносным взглядом с головы до ног – оценил, но не обидно, а, пожалуй, профессионально, спокойно.

– Вы хотите поменять стиль?

Тут Ляля засмеялась, и ей стало легко.