Анна и Сергей Литвиновы - Изгнание в рай

Меня пробрала дрожь.

А что, очень логичная версия.

Мой Максим Петрович никогда не упустит возможности сэкономить. И когда провожал нас, признался честно: «Аренда мне недорого обошлась».

Хотя я бы за столь изумительное место заломила огромные деньги.

Значит, дом явно нехороший. А мы тут вдвоем с маленькой дочкой – без мужчины, без защиты…

Характер у меня мнительный, и если начинаю себя накручивать, то впасть очень быстро могу в мрачность мрачнейшую. Спасибо Маришке, любимой доченьке, – пусть кроха, а научилась быть маминым психотерапевтом. Чем грустнее мое лицо – тем активнее обнимает, тормошит, веселит.

Вот и сейчас – прибежала в гостиную, глазенки огромные, восхищенные:

– Мам, пойдем покажу, что я в детской комнате нашла! Доска для рисования – с голосовым управлением, ты только представь! Приказываешь: «красный» – выпрыгивает красный мелок. Говоришь: «стереть!» – все исчезает. Вообще фантастика!

И тянет за руку.

Я с умилением взглянула в раскрасневшееся дочкино личико и уже готова была выкинуть из головы все тревоги, помчаться резво, будто сама девчонка, за ней. Но только слишком запыхалась Маришка после своей радостной речи. Дышит с присвистом, глаза подозрительно блестят. Не кончилось бы дело приступом!

Я почувствовала раскаяние. Уже поздний вечер, мы с раннего утра в дороге, кругом сквозняки, пыль – одна поездка по грунтовой дороге чего стоила! Маришке давно пора принять лекарство и отдыхать, а она вместо этого скачет по всему дому, собирает новые аллергены.

– Все, моя милая, – строго молвила я. – Никакого больше рисования. Пошли спать.

– Ну мам, чего ты такая нудная? – возмутилась дочь. – Я еще и половины не посмотрела!

Маришка изо всех сил старалась говорить уверенно, быстро, но я-то вижу: дыхание все сильнее сбивается. И голову чуть наклоняет – ей так всегда легче, когда кашель подступает.

– Маришка, быстро села! – приказала я. – Я бегу за лекарством!

Но принести не успела. Дочка раскашлялась – тяжело, с надрывом.

Ну я мать, ну ехидна! То морем любуюсь, то страхи себе придумываю. А реальную проблему – приступ астмы – прощелкала.

Я кинулась за ингалятором. Потом отнесла мою принцессу в спальню. Соорудила в постели трон из подушек, помогла дочери сесть. Маришка, несчастная, сразу сдувшаяся, вцепилась в мою руку, слабым голоском попросила:

– Мамочка, мне так душно. Можно окно открыть?

Я распахнула балконную дверь. В комнату ворвался теплый соленый воздух.

Дочь глубоко вдохнула. Пробормотала:

– Надеюсь, мы не сломаем климат-контроль. Когда он работает, открывать ничего нельзя.

– Да плевать на него! – непедагогично отозвалась я.

– Мама, ты мне тысячу раз говорила, что слово «плевать» нехорошее, – слабым голоском укорила Маришка. И попросила: – Спой нашу песенку любимую.

И сама начала:

– Ах, попалась птичка, стой. Не уйдешь из сети…

– Не расстанемся с тобой ни за что на свете, – подхватила я.

Шум прибоя и крики чаек звучали словно аккомпанемент. А еще – или мне показалось – в комнате ощутимо запахло озоном. Хотя никакой грозы не было и в помине, небо чистое. В чудо-доме, что ли, имеется озонатор, столь полезный астматикам? Да вряд ли. Имейся тут подобное чудо, Максим бы не преминул похвастаться собственной заботливостью.

Однако приступ у Маришки прошел на удивление быстро.

Смогла улечься горизонтально, дышала спокойно – будто после кислородной маски. Улыбнулась мне, закрыла глаза. Песенку про птичку в золоченой клетке я допела сама. К концу последнего куплета дочка сладко посапывала.

Но, когда я встала с краешка ее постели, Маришка пробормотала совсем сонным голосом:

– Мамуль, ты только мою куклу спать уложи, а то я забыла.

– Хорошо, милая, конечно, – прошептала я.

Обернулась в поисках игрушки.

Но тут на первом этаже затрезвонил звонок, и я поспешно вышла из дочкиной спальни.

Спрашивать «Кто там?» необходимости не было. На мониторах, размещенных в прихожей, я видела и лицо гостя, и его машину. На отдельном экране крупным планом красовался бейджик с его пиджака. Другой электронный агрегат услужливо выдавал справку, что зовут посетителя Манол Тодоров, он работает в службе сервиса и в доме неоднократно бывал.

Но все равно дверь я отворила с опаской. Как-то вдруг особенно остро почувствовала себя беззащитной – в чужом доме, в чужой стране.

Манол приветствовал меня широчайшей улыбкой. Приложил руки к сердцу, склонился в шутливом поклоне, молвил на неплохом русском: