Лариса Капелле - Скрижали бессмертных богов

В общем, несмотря на протесты Вестфорда, дело об убийстве господина Джошуа Пинскера было закрыто. Только одному человеку было известно больше, чем он говорил. Это был четырнадцатилетний сын угольщика, к которому обычно обращался мажордом, когда запасы угля истощались, а обычные поставщики не могли снабдить необходимым в максимально короткие сроки. Он не стал признаваться, что этим вечером уголь принес не он, а маленький мужчина со странным акцентом. За молчание ему было хорошо заплачено, безделушки, лежавшие на дне большой корзины, он выкинул в реку, а на сто фунтов его родители наконец смогли купить небольшой, но чистенький домик на западной окраине Лондона. А тайна гибели Джошуа Пинскера маленького сына угольщика совершенно не касалась. Господа жили в мире, в который доступа таким, как он, не было. А возможностью вырваться из черной клоаки лондонских трущоб пренебречь он не мог. У каждого была своя судьба, и раз так было написано, что Джошуа Пинскеру суждено умереть, значит, так тому и быть. Это мальчик твердо усвоил во время воскресных проповедей приходского священника отца Реджинальда. Значит, и никаких сожалений и угрызений совести быть не могло. Он просто стал орудием в руках Господа, в этом мальчик, ставший всего через несколько лет мужчиной, никогда не усомнился.

Наши дни, египетский курорт Шарм-эль-Шейх

Внимание расположившегося в холле четырехзвездочного отеля Вадима Головина привлекла странная парочка. Мужчина средних лет и среднего телосложения был явно растерян. Его выпуклые глаза слегка косили, и капельки пота проступили на лбу. Невооруженным глазом было видно, что он чувствует себя не в своей тарелке. Зато женщина вышагивала как на параде: высокая, пышногрудная, в обтягивающей крупные бедра и стройные ноги юбке. Только лицо было немного невыразительным. Впрочем, выражать что-либо этому лицу было незачем, мужчины вряд ли уделяли ему много внимания, предпочитая заглядываться на более аппетитные части тела. «Явно чужую бабу к себе приволок», – промелькнуло в голове Вадима. Но, бросив внимательный взгляд на спутницу семенящего с потерянным видом представителя сильной половины человечества, догадался: «Мужик проститутку снял, а что делать, не знает!» – усмехнулся Вадим. И тут же гордо распрямился. Он уж какую хочешь себе бабу найдет, а этот только за плату, и то за высокую!

Вадим зашел в свой номер и слегка сморщился. Ирина расположилась на постели в соблазнительной позе. Он не мог не признать, что белое кружевное белье на загоревшем теле выглядело эффектно. Но именно это его и начало раздражать в Ирине. Как ни странно, но в простой футболке она смотрелась бы в его глазах гораздо сексуальнее, чем в этой надуманной глянцево-журнальной обстановке. Ирина брала уроки сценического искусства и представляла свое будущее в двух вариантах: кинозвезды-телезвезды или жены богатого бизнесмена. Именно к таковым она и относила Вадима. Тому вначале все это польстило, но чем дальше, тем больше стало раздражать. Тем более к очень богатым отнести он себя не мог, и нравящийся Ирине образ жизни ему явно был не по карману.

В соседнем номере Мордэхай Фиркович уже отчаянно жалел о только что принятом решении. Снятая проститутка стояла посреди номера и, призывно улыбаясь, начала раздеваться. Он неловко засуетился.

– Не переживай, голубчик, – ласково произнесла женщина по-английски, заметив смущение мужчины, и подошла к нему поближе: – Какой секс предпочитаешь?

– Какой? – еще больше смутился Мордэхай.

– Все, что ты хочешь: классика, садо-мазо, можем поиграть, а можем сразу к делу приступить?

Но Мордэхай думал о чем угодно, но только не о видах возможного купленного наслаждения. Он уже проклинал себя за совершенную глупость. Какой черт его попутал? Но курортная атмосфера, горячий влажный воздух, незнакомые ароматы разбудили хорошо упрятанные за годы жизни инстинкты, о существовании которых он совершенно забыл. Сара ушла от него больше двух лет назад. Разочарование, горечь утраты так и остались надежно скрытыми где-то в глубине сердца. «Какой идиот! – промелькнуло в мозгу. – Решил заглушить эту боль шутовским кувырканием за приличную плату!» Ему стало противно. Он вновь взглянул на полураздетую женщину.

– Я ошибся, возьмите деньги и уходите, я передумал, – как можно тверже сказал Мордэхай и почувствовал невероятное облегчение.

– Ошибся, – растягивая слова, произнесла женщина. – Зато я не ошиблась.