Роман Александров - Черный соболь

— Чумовая, одно слово чумовая! — Она возмущенно всплеснула руками. — А если мотор заглохнет? Так ведь и утонуть недолго.

— Не надо, тетечка. — Варя скинула мокрые ботинки и с ногами забралась на кровать, поближе к печке.

— Я, может, совсем к вам. Не прогоните?

Прошло всего полгода, как они с Валькой поженились, и Анна Ивановна сиспугом на нее поглядела.

— Да что стряслось-то? Бьет он тебя, что ли?

— Уж и обязательно, чтобы бил? Пьет он очень, вот что.

С Таюрским Варя познакомилась вскорепосле своего приезда в Лосиху, когда мать, с которой она жила в Иркутске, как-то сразу скрутило мудреной болезнью. Она никого еще не знала в этом поселке, где все люди были для нее нй одно лицо, но почти сразу стала отличать Валентина, который то и дело попадался ей по дороге, шла ли она в магазин или в клуб, где раз в неделю давали несколько киносеансов. Только потом она узнала, что он не местный, из соседней Осиновки, и торчал в Лосихе исключительно из-за нее.

Однажды он заговорил с ней прямо на улице, проводил до дома, а затем несколько раз приходил в гости, непременно оставляя в сенях по доброму куску мяса. И хотя тетка косо посматривала на Валькины посещения, Варю одновременно и смешила и трогала его неумелая, порой грубоватая забота. Как-то раз, когда он долго не приходил, она поймала себя на том, что ждет его, и на минуту даже испугалась. В небогатой событиями жизни охотников и рыбаков, окружавших теперь Варю, не было секретов, и она уже знала все о Таюрском, о котором никто из ее новых знакомых не отзывался хорошо.

Она слышала, что он отлеживается дома после очередной драки, в которой ему крепко досталось. А когда, наконец, он появился, Варя даже не сразу его узнала, так он был изукрашен. Он стоял на пороге, отворачивая в сторону избитое, сумрачное лицо, и через силу пытался улыбаться, отчего его рот жалко кривился.

И тогда Варя не удержалась, села на стул и расплакалась. Ей было и жаль Валентина, стоявшего рядом с пришибленным видом, и не хотелось на него смотреть, и еще она чувствовала, что с этого дня покой окончательно ушел из ее жизни, хотя ни о чем серьезном между ней и Валькой не было еще сказано ни единого слова. А на следующий день Варя попрощалась с геткой, и Валька на лошади отвез ее в Осиновку.

Поначалу Варя не раскаивалась в своем решении и старалась не замечать сочувственных взглядов женского населения Осиновки, потому что Валентина с того времени словно подменили. Он перестал пить и все время ходил за ней по пятам, выхватывая из рук любую работу, будь то уборка по дому и даже стирка. А когда в деревне появились изыскатели, Валька вскоре устроился к ним на работу и почти совсем забросил охоту, которой в Осиновке занимались все от мала до велика, не исключая женщин.

Раза три Анна Ивановна получала от Вари весточки, и в каждом письме племянница писала, что живет с мужем в ладу и согласии, и приглашала тетку погостить.

А вот теперь она сама приехала к ней и сидела на кровати, поджав под себя ноги, бледная и какая-то взбудораженная.

— Да ты толком-то расскажи, не томи уж, — встревожилась Анна Ивановна. — И так у меня сердце иена месте…

Она продолжала настойчиво расспрашивать племянницу, и та, наконец, рассказала, что у мужа завелся приятель, большой начальник. После знакомства с ним Валька стал вспыльчив и раздражителен, вечно где-то пропадает, иногда не возвращаясь домой по несколько дней, на все расспросы отвечает односложно, торопясь оборвать разговор, а иногда после разъездов приносит домой какие-то свертки, искоса бросая на жену испытующие взгляды.

Но самое неприятное то, что Валька опять начал пить. Начальник часто приходит к ним домой, они подолгу шепчутся с Валькой о каких-то своих делах, обрывая разговор, когда в комнату входит Варя, и каждый раз на столе появляется обязательная бутылка спирта.

Однажды, когда Валька куда-то вышел, Варя — не выдержала и заглянула в один из свертков, запрятанный в сенях среди мешков с картошкой, и ей стало ясно, что за дела завелись у мужа с приветливым и разговорчивым Сергеем Николаевичем, который вскоре зашел к ним за этим свертком н как всегда принес с собой бутылку, аккуратно завернутую в старую газету. Валькина двустволка давно пылилась в чулане, да и для охоты было еще не время, откуда же взялись у него меха, которые, к тому же, он старался запрятать от нее подальше?

Немного поколебавшись, она спросила об этом Валентина.

— Пронюхала все-таки… — Он только что проводил Ромина и стоял посреди комнаты, слегка покачиваясь. — Только не твоего ума это дело, ясно?.. Бабам-то не скажи. А то Кешка дознается — посадить может.