Марина Серова - Тайна мецената

— Она — это кто? — не поняла я. — Лена Стрелкова?

— Да какая Лена, Лена на такое не способна! — отмахнулся Огородников. — Жанна, это она все… Психопатка, истеричка, ненормальная!

— Стоп. Какая еще Жанна? — удивилась я. — Это еще кто такая? И почему вы о ней мне не рассказывали?

— Я думал, это к делу не относится, — покачал головой Вольдемар Огородников. — А теперь понимаю, что Садальский не крал картину. Это сделала она, Жанна! Она все узнала про Лену и таким образом решила отомстить! Я ведь даже не предполагал, что это она, не подумал на нее! Ох, зачем, ну зачем я с ней связался-то?

— Так, давайте по порядку! — велела я строго. Я ведь ожидала увидеть в квартире Огородникова как минимум чей-нибудь окровавленный труп, а выходит, что пострадали только картины Огородникова, невелика потеря. А вот то, что горе-художник скрыл от меня наличие еще одного действующего лица во всей этой истории, мне совершенно не понравилось. Ладно, если бы эта Жанна была случайной знакомой, однокурсницей по художественному училищу или кем-то в этом роде. Но бывшие сокурсники не приходят в дом своего, так сказать, коллеги, и не подвергают жестокому геноциду его работы! А если учесть слова Огородникова «зачем я с ней связался», можно сделать вывод, что отношения между ним и этой самой Жанной довольно близкие. Лично я считаю, что частному детективу необходимо доверять как личному врачу, и, подобно тому, как пациент рассказывает всю историю болезни, клиент обязан мне рассказать все, в том числе о своих близких знакомых.

— Рассказывайте, кто такая эта Жанна, где живет и как с вами связана! — приказала я сурово. — Если хотите, конечно, чтобы я помогла вам найти картину!

— Найти то, что от нее осталось, — мрачно заметил Огородников. — Жанна Глухова — дочь бывшего председателя Союза художников, Федора Ивановича Глухова. После его смерти она возглавила Союз художников на недолгое время, а потом передала правление мне. Она… ну… как вам сказать, ну…

Замялся как школьник, отметила я про себя. Вслух сказала тоном рассерженной учительницы:

— Теперь уж говорите как есть. Если не хотите жестоко поплатиться за свои недомолвки. Видите, к чему приводит утаивание информации? Сказали бы вы про эту Жанну раньше, возможно, не лишились бы своих холстов, точнее, картин! Может, я бы ее проверила в первую очередь! Она ваша любовница, так, что ли?

— Ну, вроде того, — опустил голову Огородников. — Причем я здесь никак не виноват! Это она начала, первая ко мне стала клеиться! Как отец ее умер, она и взялась мне выставки устраивать, хотя я ее не просил. Ну, раз хочет, то ладно, возражать не буду. Как-то я обмолвился, что и сам готов художникам помогать, тогда она заявила, что не хочет место отца занимать, вроде не для нее это. А я художник опытный, со своим видением, и мне это место больше подходит. Ну я тоже не стал отказываться. А Жанка — она такая, своего не упустит! Решила меня на себе женить, представляете? Я сдуру не стал ее прямо отшивать — ну, неудобно, ради памяти покойного Федора Ивановича, что я буду его дочь обижать? Ей уже почти сорок, дама она взрослая, разумная, кто я такой, чтобы ее жизни учить? Сама во всем разберется. Жанне хотелось кому-то вроде отца помогать — мне кажется, она винила себя за то, что не оказывала ему должной поддержки при жизни, и потому переключилась на меня. Я, как это сказать, под руку попался. Обстоятельства так сложились, ну вы же понимаете! И не подумайте, что я с умыслом каким с ней не разрывал отношения, а то решите, что я через Жанну пост председателя Союза художников занял! Ей попросту некуда деньги было девать, а мне, сами понимаете, и на холсты нужны средства, и на краски, и на материалы… Жить тоже где-то надо и работать! Ну а Жанна хотела кому-то помочь, вот только взамен она требовала, чтобы я только с ней был. Она не хотела пока наши отношения афишировать — до свадьбы. Это она решила все про свадьбу, меня как-то не спросила.

Когда я с Леночкой был еще незнаком, то терпел все это, а после того, как встретил Лену, все переменилось. Я собирался Жанне сказать, что все кончено, только пока не знал как. И тут — такое… Она сама обо всем узнала! Я пытался ей объяснить, что Леночка — моя модель, как художнику без модели-то? Ну, чтобы удар для Жанны не был таким тяжелым. Она ведь в таком состоянии ворвалась — я сразу понял, что выпила что-то крепкое, накрутила себя и вломилась ко мне в квартиру. С ней в таком состоянии разговаривать невозможно. Она меня в сторону отшвырнула, сама в гостиную влетела, откуда-то нож взяла и все тюбики красной краски изрезала. Представляете, в какой она была ярости? Тюбики-то прочные, чтобы их проткнуть, усилие нужно приложить. А она — раз ножом, два, краска — вся на полу, а она схватила со стены холст, стала его кромсать. Это Леночкин портрет. — Огородников кивком указал на картину с женским лицом, в которую был вонзен нож. — Жанна орала, что не только с холстами такое сделает, но и со мной, и с Леной. Она не в себе была, и я думал, она точно меня прирежет. Сам ведь в шоке находился, она все кричала, что сначала все картины с Леночкой уничтожит, а затем и ее убьет. Ну а потом выбежала из комнаты вся в слезах, спустилась вниз и уехала. Я сразу вам стал звонить: а вдруг она и правда до Леночки доберется и прирежет ее?