Елена Богатырева - Когда она меня убьет [СИ]

— О чем ты задумался? — спросила Инга, касаясь моего плеча.

— Слышишь, — спросил я. — Какая чудная музыка…

Но тут первые аккорды оборвались, и соседка начала долбить последние несколько тактов, пытаясь вытрясти из них душу. Так что реверанса Инге не получилось. Получилась насмешка. Как и с нашими отношениями. Но она сделала вид, что музыка действительно прекрасная. Вот так мы с ней и могли бы жить вместе. Делая вид, что относимся друг к другу тепло. А что?

Нужно же проявлять какое-то сочувствие к людям. Какую-то эмпатию. Как говорится, давайте станем человечнее. Вы пожалеете меня, я пожалею вас — вот и состоялась дружба. Чего же еще? Скажете, это страшнее смерти? И соврете.

Ничего нет страшнее смерти.

Хотя есть, наверно. Противоестественная гибель горячо любимых близких людей. Но ведь это когда вы давно знакомы. Когда уже прожили столько и пережили, и вот вдруг случается страшное…

Но мы с Евой едва знакомы. Это не тот случай. Да, ничего лучше в моей жизни еще не было. Но кто сказал — что не будет? Может, через год я встречу другую…

Кто может знать, что с нами будет? Какие гарантии мы могли бы друг другу дать, если бы были предельно честны или рассуждали здраво, как Кира? Да никаких. Любовь — это как прыжок без страховки. От того, что нет никаких гарантий, и сладко. Кто знает…

— Я знаю, что стало бы с вами, если бы вы остались вместе, — сказала Инга.

«Может быть, она читает мои мысли?» — подумал я с тоской.

— Как ты можешь это знать? — спросил я. — Мы ведь, насколько я понимаю, еще ни разу не продвигались дальше критической точки.

— Те глубины, через которые я прошла, все-таки что-то меняют в человеке.

«Лучше бы меняли в его судьбе», — ответил я мысленно.

— Я стала видеть яснее. Не так, как ты, не так, как… все люди. Я научилась понимать без слов и чувствовать повороты судьбы. Сейчас я боюсь, что на нас снова надвигается неотвратимое. Но знаешь, что самое смешное? Ну, если хотя бы ради смеха представить, что вы с ней все-таки остались вместе, и мы все проскочили то, что ты называешь критической точкой, то не прошло бы и трех месяцев, а ты стал бы скучать. Через полгода ты уже не боялся бы признаться себе, что тебя постигло очередное разочарование. Собственно, ты человек, который не склонен долго очаровываться чем бы то ни было. И гуляка по сути. Ты ведь сам рассказывал. Это твоя сущность, куда ты от нее денешься? Мы с тобой и сошлись именно потому, что меня как нельзя, устраивает такая твоя сущность. Именно она мне и нравится, и именно рядом со мной, поэтому ты будешь счастлив и спокоен всю свою жизнь, которая должна быть долгой и радостной.

Лунная соната за стеной снова поползла дальше, сначала ужасно медленно, потом все разгоняясь, и наконец снова застопорилась и принялась крутиться в пяти тактах, как заезженная пластинка.

— Мы с тобой одной крови, одной масти, мы единое целое, мы гармоничное целое…

Я только качал головой в такт музыке, получалось — киваю. Инга села на подлокотник моего кресла и медленно ногтем стала водить по моей шее…

Нет, наверно, она делала так не раз. Наверняка даже не раз во время наших любовных игр. И тогда, скорее всего, мне это нравилось, но сейчас я чуть не подпрыгнул. Мне почудилось лезвие — холодное и острое, которое скользит по моей коже. И стоит мне попытаться пошевелиться…

Меня спас телефонный звонок. Звонила Анастасия Павловна. Она читала начало моей работы, которое я ей накануне отправил, и просила нет, просто требовала, чтобы я зачитал ей несколько кусков прямо сейчас. Это у нее был такой метод воспитательной работы — когда человек читал вслух, он сам, без ее подсказки, видел все ляпы и находил неточности, допущенные им, но не замеченные ранее. Я терпеть не мог эту ее манеру работы. Но сейчас, сейчас я готов был расцеловать ее в обе щеки, потому что смог отойти подальше от острого лезвия коготков Инги, мечущихся по моей шее. Я жестами показал Инге, что звонок серьезный и касается моей работы, принялся рыться в бумагах, беспорядочно разбросанных у меня на столе, а потом зачитывать куски работы моей обожаемой кураторше.

Я делал озабоченное лицо, исправлял ошибки, спорил и с преувеличенной заинтересованностью отстаивал некоторые положения. Все это были мелочи, которые в принципе и яйца выеденного не стоили. На мгновение у меня мелькнула мысль, что Инга может счесть меня полным идиотом, и я ухватился за нее, старательно этакого идиота разыгрывая.

Но как я ни старался, она не уходила. Сидела в кресле и смотрела на меня. Через двадцать минут я уже понял, что она не уйдет. И с ужасом подумал о том, что мне все-таки придется что-то решать или делать выбор. Потому что она ждет. А время не ждет. И мне придется.