Елена Богатырева - Когда она меня убьет [СИ]

— Как вы относитесь к герани? — снова задала она странный вопрос.

— К герани? — Я изобразил безмерное удивление, но не спешил с ответом.

Кто знает, какого ответа она ждала от меня. Но она не стала мне помогать. Просто сидела молча и ждала. Пришлось говорить правду.

— Прекрасно, — ответил я. — Летом она цветет на всех парижских окнах и балконах.

— Вы были там?

— Давно, в детстве.

— Вам кажется, что ваше детство было давно? А мне вот мое представляется как будто вчера, забавно, правда? Я почему про герань спросила — это вам именно ее поливать придется. На Еву надеяться глупо. Во-первых, она ее терпеть не может. Во-вторых, забудет все равно. Я уже пережила однажды полное ее истребление.

Она протянула мне ключи и поднялась.

— Вы не закончили свою историю… — сказал я безнадежно.

— В другой раз, — пообещала она. — Мне пора на вокзал.

И двинулась к двери.

— Вы забыли птицу, — напомнил я.

— Ах да, совсем забыла. Вот корм для нее, и не забывайте подливать свежую воду… Я уезжаю на следующей неделе.

Я закрыл за ней дверь и опустился на стул. Приподнял лоскут с клетки, и канарейка в тот же миг стала попискивать.

Мне вручили ключи от двери Евы, рассказали странную историю и наградили орущей канарейкой. Я не знал, как к этому относиться, что об этом думать и к чему все это может привести.

Я смотрел на ключи и чувствовал себя этаким серым волком, которого наивная бабушка сослепу приняла за дворового пса и впустила в дом…

Этим же вечером я снова столкнулся с Евой.

На следующий день меня разбудило солнце. Впервые за несколько недель. И я отправился бродить по городу. Без всякой цели, без всякой нужды. Жмурясь от слепящих лучей. Когда в этом городе солнечные дни, кажется, что мир восстает из пепла.

Весна начиналась с запаха карамели. То там, то тут всплывал этот сладковатый запах — детского наваждения. Солнце выкатывалось теперь в небо и сверкало там слепящим алмазом весь день, медленно выскальзывая из города лишь к половине десятого, оставляя за собой светящийся шлейф ярко — синих сумерек. То поднималась песчаная буря, рвала провода и деревья, танцевала, изящно кружа в воздухе всякий хлам. А солнце обозначало себя бледным кругом на мутно-сером небе. То хлопьями валил снег, всего пару минут, но лишь затем, чтобы обозначить, наконец, для бестолковых наблюдателей набухшие вербы, доныне незамеченные…

…и девочка со сладким именем Ева все чаще всплывала в моей памяти. Я ничего о ней не думал, никаких слов не было в это время в голове, никаких мыслей. Только всплывало — Ева. И в этом слове заключался огромный смысл и огромный мир, и им все сказано, все объяснено досконально. Ева — и ясность, полет, почти святость.

Мы сталкивались теперь снова на лестнице, и коммунальная трагедия с лифтами казалась мне подарком судьбы. По-моему, она знала. Всю эту ясность и однозначность между нами она чувствовала. И проходила мимо. И я тоже шел к себе. Но был уверен, что случай обязательно столкнет нас снова. И этот случай не заставит себя ждать.

Дневник оставался недочитанным. Меня пугало его темное нутро. Но что-то все-таки подталкивало продолжать…

Дневниковая запись обрывалась, и под ней стояла дата 15 сентября 1928 года. Следующая запись была сделана другой рукой, другим почерком и шариковой ручкой.

Все так и случилось, как я представила себе еще в кабинете доктора. Я приняла лекарство в три часа ночи. Я так и не увидела, как забрезжил рассвет следующего дня. Мне нужно было сконцентрировать сознание и поместить его в пространстве… Впрочем, я не собираюсь рассказывать об этом… Но у меня получилось.

Я родилась 13 июня 1947 года. Меня назвали Верой.

Память моя в полной сохранности. Я помню все, что случилось со мной в прошлой жизни, все до последней мелочи. Я чувствую все, что чувствовала тогда — и радость предвкушения счастья, и страшную боль утраты. Сейчас мне лишь двадцать лет, до нашей встречи еще тысяча восемьсот двадцать пять дней. Я буду ждать тебя во всеоружии на том перекрестке времени, куда ты придешь ко мне. Я готова.

Сегодня я снова держу в руках свой дневник, но в этом нет особой нужды, потому что я давно все вспомнила. Но все-таки как здорово держать в руках доказательство моего существования в прошлой жизни. Видеть свои фотографии, пожелтевшие вырезки из газет. Больше он мне не потребуется, я уверена. И, наверно, я уничтожу его, когда мы, наконец, встретимся. Ведь ему не пристало знать, на что я решилась ради него. Хотя так и подмывает показать дневник хоть кому-нибудь. Недавно прочла в журнале заметку об индийском мальчике, который попал в незнакомую деревню, подходил к местным старейшинам, называл их по именам, рассказывал истории из их детства… Его сочли святым. Неужели и я святая?