Арч Стрэнтон - Скалолаз. В осаде

Таким Дерек и запомнился Хелу. Перепуганный, жуткий в этом своем безумном испуге, уродливый, будто Квазимодо — «звонарь» Собора Гор Сан-Хуан, балансирующий на самом конце площадки, изо всех сил стремящийся удержаться на ней, смотрящий навстречу летящему, искристому, бесформенному хищному призраку. Голова его запрокинута, тело выгнуто странной дугой. Позже Хел думал, что даже если бы этого парня не убила лавина, он все равно рухнул бы вниз. Но снег настиг жертву. Миг, и темная фигура, замершая в нелепой позе человека, получившего удар ножом под левую лопатку, исчезла, словно ее и не было. Даже последнего крика, взывающего о прощении к Господу, не было слышно. Все спрятал оглушающе громкий, неистовый рев. «Концерт» природы, в котором даже буран казался не более, чем затерявшейся в какофонии медных флейтой.

«Это и было лицо незваной смерти, — подумал Хел. — Оно разное, но всегда его можно узнать по одинаковым глазам, рту и этой белизне».

Сверху докатился отдаленный глухой крик и в воздухе промелькнуло что-то черное. Очертания невозможно было разобрать в слишком быстром потоке, но Хел почувствовал, как сердце его… сжалось. Гейб умер. Его больше не было. И он ощутил боль, почти столь же сильную, как та, которую он познал тогда, на утесе, потеряв Сару. Странно, Хел и ненавидел Гейба и любил одновременно, но только сейчас, поняв, что крик принадлежал его другу, наконец постиг, что тот для него значил. Даже не дружба — в последнее время можно ли было говорить о дружбе? — а сам факт существования Гейба в этом странном непостижимом мире…

А затем сверху хлынул настоящий денежный дождь. Тысячедолларовые «капли», мгновенно рождающиеся из небытия, проживающие крохотную жизнь и вновь исчезающие, уходящие в забвение. Хел равнодушно наблюдал за зелеными крапинами. Он не испытывал волнения, желания кинуться вперед, поймать несколько штук и сунуть в карман, нет. Но Кеннет чуть шагнул вперед. Тревис схватил его за руку, однако негр легко выдернул ее с брезгливой гримасой. Полицейский чуть пожал плечами и посмотрел в сторону, тут же наткнувшись на взгляд Хела. Губы его шевельнулись, он что-то крикнул. Слова заглушила лавина, но Хел прочел их по губам: «Отвернись, мать твою!» и прокричал в ответ: «Пошел к матери, дерьмовый урод!»

Тревис не умел читать по губам и вновь уставился в денежный поток.

Вторым равнодушным, или, скорее, очень сильным, умело скрывающим свои эмоции, был Эрик Квейлан. Бандит взирал на происходящее с ленцой, спокойно, будто они теряли не деньги, а банкноты для игры в «Монополию». Лишь подсознательно проговариваемые слова выдавали его. В какой-то миг, когда грохот стих, Хел успел даже разобрать, что именно шептал Квейлан: «Дьявол! Дьявол! Дьявол!» Много-много раз подряд, с одинаковой механической монотонностью.

Остальные же так или иначе проявляли охватившее их возбуждение.

Хел опасался лишь одного: как бы оно не переросло в ярость, которую будет чертовски сложно обуздать. Люди, подобные им, склонны обвинять в своих неудачах других, да и злость срывают на том, кто подвернется под руку, а таких здесь всего двое: он и Тревис. Этого человека почему-то очень не любят все, включая Квейлана.

Лавина стихла резко, лишь далеко внизу еще трещало, гудело, выло.

Кеннет приблизился к краю, осторожно заглянул в бездну, поднял что-то со снега и повернулся. В руках он держал одну-единственную, чудом уцелевшую купюру.

— Черт, — наконец сказал негр. — Вот это дерьмо! Все видели? Бум! — и тридцати миллионов как не бывало! А все из-за этого ублюдка Уокера.

— Да, — согласился Квейлан, поглядывая на Хела. — Твой друг сейчас устроил себе самые дорогие похороны за всю историю Соединенных Штатов.

Хел смотрел на него, не отводя глаз. Сейчас упоминание о Гейбе не породило новой волны боли, как в первый момент. Лишь ярость и жажда мщения забурлили в нем, словно пузырьки сладковатого дыма в кальяне. Но пока еще не имеющие возможности выплеснуться, они копились внутри Хела, постепенно приближаясь к критической массе.

Брайан несколько смущенно поднялся, отряхиваясь от снега, и остановился, переминаясь с ноги на ногу.

— Вот так и пролежал все шоу задницей кверху, — сообщил бандит, будто остальные были слепыми идиотами и сами этого заметить не могли. Впрочем, на это проявление смущения никто не отреагировал.

Хел все ждал, что кто-нибудь из них что-нибудь скажет о погибшем товарище — Дереке, но все хранили молчание, отчего появилось ощущение фальши. Неестественности. Они хотели эго сделать, но существовала некая договоренность, запрет, о котором Хел, конечно же, не мог знать.