Дмитрий Черкасов - Крестом и булатом. Вторжение

— А с независимыми экспертами я решу. В конце концов, нам ничто не мешает поставить на всю документацию вторую форму*.

* Вторая форма секретности.

— Если не первую.

— Нет, первая крутовата, второй хватит, — Самохвалов вяло отмахнулся. — Пенсионерам так и так доступа не будет. И я Кацнельсона заодно проинструктирую, чтобы все совещания в закрытом режиме проводил.

— Ему еще в Видяево ехать, — напомнил вице адмирал.

— Там тоже все решено. Пообщается с родственниками, заявит о шагах правительства, компенсациях...

— Что мне, кстати, Владимир Сергеич, натовцам об аварийном буе говорить? — встрепенулся глава делегации.

— А что буй?

— Ну, почему не отстрелился...

— А он не отстрелился? — удивленно спросил Самохвалов, которому не доложили о неисправности аварийного буя на «Мценске».

Перед учениями его из за короткого замыкания в электропроводке просто напросто отключили, и лодка вышла в море с неработающей системой подачи сигнала. Правда, по документам буй был в полном порядке, о чем имелся соответствующий акт технической службы флота.

— Я слышал, что нет.

— Обойди эту тему. Или скажи, что подробности выясняются. Типа, взрывом могло его повредить.

— Западники не поверят.

— Это их дело — поверят, не поверят. А я разберусь, — Главком прикурил вторую сигарету. — Зотов не дурак, четырнадцать лет на Севере, что нибудь придумает. К тому же, нашли мы «Мценск» практически сразу, к вечеру пятого... Претензий к скорости поиска нет. А есть буй на поверхности или нет — не важно... На саму спасательную операцию это никак не влияет.

— Согласен, — вице адмирал посмотрел на часы. — Мне пора, Владимир Сергеич...

— Давай, иди, — Самохвалов пожевал филвьтр сигареты. — И давай там потщательнее. Сам знаешь.

— Есть, товарищ адмирал флота!

Люк, ведущий из сарая в огромный прямоугольный подвал, скрипнул и распахнулся. Заложники по привычке прикрыли глаза, чтобы не быть ослепленными мощным фонарем придурковатого восемнадцатилетнего охранника Лечи Атгиреева, любившего прямо с порога направить луч в лицо кому нибудь из рабов.

Но на этот раз все обошлось.

Зашла молчаливая Яхита, поставила в центре подвала чан с вареным рисом, бросила пару лепешек и невозмутимо удалилась, оставив люк полуоткрытым. Через час она придет за пустой посудой.

Заложники, позвякивая ножными цепями, сгрудились у чана.

Рафик Варданян сноровисто разделил черствые лепешки на девять почти равных частей и роздал присутствующим.

Семнадцатилетний ингуш Магомед Цароев повертел в руках свой кусок и отвернулся,

— Так не годится, — мягко сказал пожилой отец Владимир, батюшка из Гудермеса, захваченный боевиками непосредственно перед началом второй чеченской кампании, — кушать обязательно надо. Ты молодой, силы тебе еще понадобятся.

— Не хочу, — угрюмо буркнул Магомед.

Два бывших бомжа — Жора и Яков — подцепили ломтями лепешек густое варево и зачавкали. В заложниках они куковали уже пятый год. Никто их не искал, никому они не были нужны, и потому свое нынешнее положение рано состарившиеся мужчины воспринимали как должное. Работа от зари до зари и постоянные избиения за малейшую провинность превратили их фактически в запуганных животных.

Остальные семеро еще держались, но и у них силы были на исходе.

Тяжелее всего переживал молодой Магомед, похищенный боевиками всего месяц назад из Нальчика. Отец Владимир и остальные — иеромонах Михаил, Митя Чубаров, Ираклий Туманишвили и коммерсанты Виктор Шерстнев с Варданяном — как то пытались поддержать юношу, однако раз в три дня Цароев срывался, начинал отказываться от пищи и был готов броситься на вооруженного охранника, чтобы погибнуть как мужчина.

— Голодом делу не поможешь, — весомо заявил Ираклий.

— Да какое дело? — вскипел горячий ингуш. — На эт тих собак работать? И ждать, когда опять издеваться начнут?

— О маме подумай, — вмешался Михаил, поправляя протершиеся полы монашеского одеяния. — Рано или поздно мы отсюда выйдем. — Магомед опустил голову и закусил губу. За Цароева боевики потребовали восемьсот тысяч долларов. У его небогатой и немногочисленной родни таких денег отродясь не бывало. Магомеда и трех его сестер воспитывала одна мать. Отец погиб, когда Маге было всего семь лет — разбился на своем самосвале во время оползня в горах. А мать, сельская учительница, больше ста долларов в руках не держала, даже не представляла себе, что бывают суммы в десятки и сотни тысяч.