Владимир Черкасов - Опер против «святых отцов»

— Да, вроде похож на мочильщика тот мужичок, — проговорил Кеша, придвигаясь к Кострецову.

Сергей не торопил его, зная высокомерную в таких случаях ухватку Черча говорить монологом. Кеша отхлебнул из кружки и сказал:

— Я ж в дворах за «Самоваром» часто кантуюсь. Иной раз на чердаках ночую, там они покультурнее.

— А еще из-за мемориальности, — с улыбкой подсказал Кость. — Банк, где Паршин ночевал, рядом.

Сергей вспомнил легендарного медвежатника Паршина, который обвел уголовку, разыскивавшую его по всей Москве, между тем как сам спокойно ночевал прямо в этом банке на Мясницкой.

— Вот-вот, — серьезно произнес Черч. — А этой ночью в тех занырах другой крутой притаился. Я-то наверх полез, сунулся под одну крышу — чую, кто-то на чердачке есть. Нюхом как бы надыбал, тот тихо-тихо сидел. И как-то нехорошо я себя почувствовал. Словно тот штымп пулю или перо готов был в меня всадить. Я раком да в люк обратно сполз. Дай-ка сигаретку.

Курить кострецовское «Мальборо» тоже было Кешиным ритуалом при их встречах. Он подымил и продолжил:

— Выскочил я во двор и стал за подъездом сечь. Такой осторожный штымп должен был со своего насеста из-за моего шухера соскочить. И правда, гляжу, канает… Плоховато я его в темнотище разглядел, но одно точно: брови сросшиеся. А так — в подходящей спецодежде: все черное, штаны, куртка, шапочка на лоб. Я брови-то под ее краем и отметил.

— С меня, Кеша, бутылка, — сказал опер.

— Как бы не две, — усмехнулся Черч. — Еще видел, как он одну штуку в карман засовывал. Должно быть, перед выходом на улицу ею последний раз пользовался. Такая, с экранчиком, а внизу кнопочки, слева — пара или тройка клавишей.

— На сканирующий приемник похоже. Он способен прослушивать радиоэфир, в том числе пейджинговых и сотовых компаний.

— Тебе, Кость, виднее. Я-то в последнее время никакой аппаратуры, кроме стакана да пивной кружки, не держу, — печально проговорил Кеша.

Кострецов отсчитал деньги и сунул их Черчу под столиком.

— Донесение на литр тянет, но извини, даю только на бутылку. Ты ж знаешь, из кровных отстегиваю.

Черч иронически взглянул на него.

— Когда на лапу от крутых научишься брать?

— Никогда, — буркнул Кость, допивая свое пиво.

— За это еще со школьных драк тебя, Серега, и уважаю.

Кострецов вышел из пивной и зашагал снова за ресторан «Самовар» к дому с указанным Кешей чердаком.

Там опер поднялся в люк, через который минувшей ночью пятился Черч. Внимательно оглядел помещение: никаких заслуживающих внимание следов, как было и утром на лестничной площадке с трупом Пинюхина. Зато из чердачного оконца отлично проглядывались окна пинюхинской квартиры.

«А со сканирующего приемника, — прикинул капитан, — можно было перехватывать все телефонные переговоры Пинюхина по сотовику, чтобы определить время, когда он должен выйти из квартиры. Его шофер, скорее всего, подъезжая утром к дому, боссу отзвонился».

Кость спустился во двор, пересек его и поднялся снова к квартире Пинюхина. Ему открыла вдова, уже накрашенная, затянутая в черный траурный костюм.

— Извините, — любезно сказал капитан, — я на минутку. Ваш муж, наверное, ездил на машине с шофером?

— Да.

— Он сегодня с водителем перед выходом из дома по телефону говорил?

— Конечно. Как обычно, по сотовому. А вы как догадались?

— Курение «Беломора» помогает, — с неподдельным добродушием улыбнулся, тряхнув кудрями, опер.

Он махнул рукой и сбежал вниз по лестнице.

На следующее утро расторопный Топков докладывал Кострецову по биографии Алексея Пинюхина:

— В начале девяностых годов Пинюхин являлся вице-президентом акционерного общества «Главтур». Это была крепкая организация, оказавшаяся наряду с другими преемником Госкоминтуриста СССР. «Главтур» владел несколькими гостиницами и административными зданиями в центре Москвы. Но в середине девяностых его стал «осваивать» президент Национального фонда спорта Борис Федоров.

— Тот, которого ранили при покушении? И который этой весной все же умер?

— Так точно. Но тогда еще Федоров был в отличной форме, дружил с тогдашним министром спорта Тарпищевым, приближенным по своим теннисным заслугам к Ельцину. Пинюхин же был из другой команды и сильно противодействовал Федорову. Как-никак, сражались за акционерное общество, через которое ежегодно проходило миллионов десять бюджетных долларов. На Пинюхина стали наезжать, уже тогда грозили убийством.