Семен Майданный - Блатной романс

Из другой комнаты долетало вялое препирательство Макара и Антона.

– Шел хохол – насрал на пол. Шел кацап – зубами цап! – сказал дядька Макар.

– А потом сидел кацап на груше, обдристал хохла по уши! – почти пропел, растягивая гласные, Антон.

Шрам листнул итоговый перечень, будто меню в шалмане. Бесспорно – Евгений Ильич. За ним и компьютеризация городской администрации. И в вопросах сбора цветных металлов Евгений Ильич успел проявиться. И к выставке «Русский фермер» отношение имеет. Наш шкодливый пострел везде поспел.

Надо, значит, нам с Евгением Ильичей встретиться. Жаль, нет у Сергея Шрамова специального человека по культуре. А почему это нет? А Алина?

Надо на этот раз побеспокоить сладкоголосую девушку не по велению души, а по делу. Шрам огромным усилием воли удержался от сексуальных фантазий, хотя мышцы рожи все же от мечтательной гримасы не спас. Это было под кожей и оказалось сильнее Сергея. Ладно, проехали.

Достал из третьей стопки запись трудового пути Евгения Ильича и углубился. «Комсомольский вожак Кировского театра – партбюро филфака Ленинградского университета – ВААЛ – Комитет по культуре». Биография – почти как у дядьки Макара, у того – «Вичура – Кинешма – Ярославль – Тамцы – Нижневартовск – Тюмень – Сургут».

Так они и подъехали к проходной комбината: впереди важная «мазда» цвета спелого конского каштана, а следом обшарпанный «пазик», знакомый всем Виршам как облупленный. Из «мазды» вышли три надменных гражданина в цивильном, из которых в Виршах примелькался только Виталий Ефремович, и веским парадным шагом направились к проходной.

Из «пазика» ломно и вальяжно выбралось отделение ментов и разбрелось по заасфальтированной площадке перед воротами комбината. Один, пользуясь моментом, что вокруг лиц женского пола нет, облил горячей струей лысое колесо «пазика». Другой узрел прикрученную проволочкой к столбу фанерину с криком души «Гуд бай, Америка!» и лениво попытался сорвать. Но фанерина висела высоковато, и мент обломался.

Три надменных цивильных гражданина целеустремленно вошли в будку проходной и наткнулись на застопоренный турникет. Вахтер из-за стекла смотрел на них с лукавым прищуром и как ни в чем не бывало дул чай из блюдца. Рядом на столе кремлем возвышался китайский термос.

– Эй, дед, пропускай! – приказал Виталий Ефремович. – Со мной американские бухгалтера прибыли отчетность принимать.

Вахтер и бровью не повел.

– Ты че, старый, опух? – рассвирепел Виталий Ефремович. Особенно его проняло, что старик ни в хрен не ставит директора брокерской конторы «Семь слонов» при спутниках.

Вахтер как ни в чем не бывало продолжал прихлебывать горячий чаек.

– Все, старый, ты меня достал. Ты уволен! – взвыл раскалившийся добела Виталий Ефремович.

– Ходют тут всякие, а пропуск не показывают, – наконец соизволил прояснить позицию вахтер, отставив блюдечко.

Виталий Ефремович заскрипел зубами, полез в карман и прижал к стеклу удостоверение:

– Доволен?

– Недействительно, – фыркнул вахтер и снова подлил в блюдечко чай.

– Как недействительно? Самим гендиректором подписано!

– Недействительно, – как от докучливой мухи отмахнулся вахтёр. – Совет трудового коллектива сместил вашего Гуся Лапчатого к еханому бабаю. Сейчас только пропуска от Совета трудового коллектива действительны.

– Это ж по каким таким юридическим законам?!

– По законам совести! – отрезал старик и просто перестал обращать внимание на скребущуюся в окошко растерявшую надменность троицу.

Устав ломиться в зафиксированный турникет, троица посовещалась не по-русски и вернулась наружу. Снаружи милицейская рать разбрелась кто куда, благо солнышко баловало теплыми лучиками.

– Становись! – подсуетился в матюгальник, поняв, что парламентеры остались с носом, лейтенант Готваник. Нагнетание обстановки было ему на руку. Подполковник Среда отправил сюда Готваника с тайным умыслом, авось удастся наштопать побольше дел по хулиганке.

Серьезная комиссия не имела морального права вернуться в Питер, неся в клювике возбужденными всего два дела по двести восемнадцатой на задержанных в день похорон директора «Пальмиры» отставных быков Словаря и Малюту за ношение огнестрельного оружия. Комиссии требовались свежие повинные головы. И побольше, побольше, побольше – как таблетки от жадности.