Наталия Матвеева - Аквамарин (часть 2) - по моим правилам

– Думаю, ты не разочаруешься. До встречи в субботу, кло… Эрнесто. – вовремя поправилась Лив и, вне себя от восторга, посмотрела на Джонни, когда звонок отключился. – Нет, это что, правда все происходит на самом деле?!? Или я снова умерла и попала в рай? Я просто не верю, что в моей чертовски отвратной жизни вдруг появляется все это…

Джонни, который продолжал тепло и ласково обнимать Лив, не сводя с нее горячих глаз, строго пригрозил:

– Я тебе умру! И почему ты думаешь, что не заслужила чего-то хорошего для себя? Ты ведь не хуже, а намного лучше многих остальных людей… – он наклонился и, огненно оглядев ее лицо, притягательно проговорил:

– А для меня ты – самая лучшая… – он нежно погладил ее по щеке и, глядя на нее разгорающимся зеленым взглядом сияющих глаз, игриво добавил:

– Оливка… Ты знаешь, ты такая красивая, я бы смотрел на тебя всю жизнь, не отрываясь ни на одну проклятую секундочку! Можно я тебя поцелую?

Лив со смехом отпихнулась от него, покосившись на Марти и Эдди и прекрасно понимая, чем всегда заканчиваются эти поцелуи, и посмотрела на своего не в меру улыбчивого, сияющего, как небоскреб Эмпайер-стейт-билдинг в ночи, и абсолютно растворяющегося в бездонной нежности и страсти к ней, мужа, осчастливленного новостью о ее беременности.

– Отвянь, котяра, лучше закрой глазки и поспи, а то мне и без тебя нужно еще переварить все то, что сегодня произошло…

– Ну не будь такой жестокой, милая! А, может, тогда сядешь ко мне на колени? – с надеждой быстро сообразил Джонни, притягивая Лив к себе, а она, проклиная своего настойчивого, но такого любимого ею муженька, ощущая, как огонь снова согревает ее тело откуда-то из области желудка, шлепнула его по тянущим ее все ближе к себе сильным, горячим рукам и проговорила:

– Ну ты, Кинг-Конг Джонни, веди себя прилично, иначе в Бургер-Кинге куплю тебе детский сундучок, чтобы ты, наконец, отвлекся от меня, все запомнил, горилла?

Джонни вздохнул и вроде бы успокоился, развязно развалившись на сиденье, но все-таки крепко держа свою Лив за руку, не желая выпускать ее ни при каких обстоятельствах, никогда, никогда, никогда…

– Назовем его Элрондом. – невозмутимо и мечтательно произнес Джонни, на что Лив тут же вспылила:

– Иди ты к черту из машины, вместе со своим Элрондом!!! Только через мой окончательно убитый и не подлежащий возвращению в мир живых труп! – она, правда, тут же смягчилась и расхохоталась вместе с Джонни, понимая, что он ее дразнит.

– Ладно, ладно, уж и пошутить нельзя! – хохотал Джонни. – Назовем Оливером, в честь моего отца…

– Ага, или Агамемноном, в честь моего папаши… Кстати, надо бы ему сообщить, а то со своей работой он о внуке узнает, только когда тот начнет претендовать на его наследство…

– А, может быть, там девочка?

– Очередной сомнительный, в плане пола, претендент на руководство бизнесом? Тогда папашке – молчок, боюсь, его сердечко этого не вынесет…

Они снова рассмеялись, глядя друг на друга, а затем:

– Может, лучше подумаем над названиями бургеров, которые будем сейчас есть? Это как-то ближе к реальности… Я буду все номера по списку или каждый второй, но тогда в двойном экземпляре! – весело, с предвкушением сказала Лив, а Джонни прижал ее к себе и поцеловал в макушку, с веселой улыбкой проговорив:

– А ты уверена, Оливка, что та разновидность еды, которая еще совсем недавно бегала, мяукала или лаяла, грозно вычесывая собственных блох, или даже сама могла тебя съесть при большом желании и неудачном стечении обстоятельств, будет полезна нашему ребеночку? – осторожно подступился он к этому вопросу, и Лив с ухмылкой покачала головой, дав своему чрезмерно заботливому Джонни дельный совет:

– Ой, схлопни-ка свое звуковое отверстие, тромбон, и не открывай, пока не увидишь в непосредственной близости от своего лица восхитительный, ни с чем не сравнимый по вкусу и аромату, свеженький чикенбургер!

Джонни рассмеялся, окутывая ее своей невероятной теплой энергетикой, и Лив с улыбкой сжала его руку, посмотрев вперед, через лобовое стекло, на дорогу, уходящую темной, неровной лентой туда, где удобно расположился величественный, сияющий неоном и стеклом, сжимающий легкие своим могуществом Нью-Йорк, с каждым метром приближающий к ней жизнь, в которой больше не было места ненависти, одиночеству или злости.