Сергей Самаров - Под призрачным прикрытием

Значит, не стоило и нервы тратить, хотя они наверняка сами собой потратятся, когда товарищ находится под угрозой. Близкий товарищ, друг. Но единственное, что можно было бы сейчас предпринять, это забираться на плотно заселенную украинскую территорию, не имея поддержки местного населения, добираться до поселка Семихатки и прогуливаться там по улицам, разыскивая Иващенко. Можно было бы даже громко покричать его. Но, опять же, надежды на то, что Виктор Юрьевич уже там, не было никакой. Он мог еще оставаться в Караваево. И вообще мог в Семихатку только наведываться в определенные часы.

Сергей Ильич вытащил из кармана служебный прошитый и опечатанный блокнот и написал шифротелеграмму полковнику Селиверстову, излагая свои соображения. Правда, отправлять шифротелеграмму было пока неоткуда. И лист в блокноте так и остался не вырванным. Но откладывать написание Лесничий не пожелал, чтобы не потерять убедительность своих доводов. Потом доводы могут смягчиться, может потеряться уверенность. Кроме того, если что-то другое дельное придет в голову, всегда можно дописать, разъяснить в подробностях…

Все до одного освобожденные ополченцы были ранены, и двое из них, в дополнение, избиты до полусмерти. Так избиты, что сидели с трудом, дышали с трудом, а встать вообще без посторонней помощи не могли. Их элементарно «штормило», как абсолютно пьяных, и не держали ноги. Причем били их, как сами ополченцы объяснили, намеренно рядом с ранениями, чтобы боль была сильнее. В этом аспекте «нацгвардейцы» известные специалисты-садисты. Любят сигареты о ранения тушить. Говорят при этом, что лечат раны пеплом и дезинфицируют, прижигая. Дескать, старый казачий рецепт. Гуманисты-европизоиды…

– Избили бы и остальных, но времени им не хватило, – перевязывая себе простреленное колено, сказал Серго, командир взвода, половина которого находилась с ним на посту, тогда как вторая половина отдыхала. Здесь всегда по половине взвода стоит, но командир обязательно находится там бессменно. Это участь командира. – Прибежали за ними, сказали, что кто-то едет. Петро сдуру и ляпнул, чтобы напугать, что хана им пришла. Казачий спецназ едет. Всех здесь вдоль дороги на деревьях повесит. Потому они так особенно и готовились. Не просто расстреливали машины, а захватить казаков хотели. У них вообще на казаков зуб наточен.

– А что, уже вешали? – поинтересовался Кравченко.

– Казаки – нет, я не слышал такого. «Правый сектор» одну деревню занял и всех мужчин моложе семидесяти повесил. Начиная с семнадцати лет. Семнадцать человек. А всех женщин моложе шестидесяти изнасиловали. Заступиться за них уже было некому. Потом казаки пришли и этих, из «Правого сектора», сначала кастрировали, потом за ноги к БТР привязали и «укатали» до смерти… Прямо по щебеночной дороге. Я вообще-то, говоря честно, сам не сторонник таких мер, но народ обозлен на укров. Если раньше еще были сомневающиеся, которым было все равно, с ними вместе жить или без них, то сейчас большинство умереть готовы, но укров на свою землю не пустят. И не признают никогда их власть. А что… Во всем Донбассе ни одной семьи не осталось, где кто-то не погиб бы… Кроме тех, кто от войны сбежал. Считают, пусть другие за них воюют. Им все равно, кто победит. А они потом вернутся и будут хорошо жить. Только уже едва ли получится у кого хорошо жить. Им тоже это припомнят. Обозлился народ.

– Я с одним стариком разговаривал, с местным, – поддержал Серго ополченец, сидящий напротив. – Сын ему все дозвониться пытается. А он на звонки не отвечает. Сын с семьей в Россию уехал. А старики остались. Сын беспокоится, а старик говорит, нет у него больше сына. И никогда его не примет.

– А здесь что, сотовая связь есть? – поинтересовался Лесничий.

– А она здесь и не пропадала, – объяснил ополченец, приложивший к разбитому лбу грязное полотенце и убирающий им же с лица кровь. – Укры тоже домой звонить любят. Вышка на их стороне. Но и мы пользуемся. Отключить нас не получается. Ума у них не хватает. Сложность в том, чтобы оплату внести. Но мы уже научились через Интернет.

Редька заварил чай. Ополченцы его жадно и молча глотали, не совсем еще веря в то, что вернулись к жизни не на короткое мгновение перед расстрелом, а смогут жить дальше столько, сколько каждому отпущено свыше. А каждому, как знали все, отпускается по-разному. Но каждый еще надеется, что его-то именно жизнь будет долгой.

– Ты сам откуда? – спросил Лесничий, когда Серго поставил перед собой пустую кружку, перевернув ее кверху дном, – показал, что напился досыта и больше не хочет, даже с сахаром. Чай на блокпосту имелся свой, но вот сахара ополченцы давно уже, как признались, не видели и были рады, когда «волкодавы» угостили их.