Безымянный - Двойники Крестного

Эти мысли, которыми Иван мучался целые сутки, расставшись с генералом, руководившим ФСБ и договорившись с тем не мешать друг другу в охоте за Крестным, означали, фактически, окончательный приговор Крестному. Пока речь шла о деньгах, о предательстве, о женщинах, о дружбе, Иван мог бы все простить Крестному, мог забыть об обидах, ему нанесенных, но когда Крестный встал между ним и самой Смертью. Теперь он будет просто уничтожен. И все.

Иван припомнил разговор с Никитиным. У того были какие-то свои счеты с Крестным, которого тот знал долгие годы. Иван понял гораздо больше, чем сказал Никитин. Интуиция работала у Ивана не хуже, чем голова у заместителя Никитина, талантливого аналитика Герасимова, распутавшего узел, в который завязал Крестный все ниточки, связывающие Ивана, Никитина, Надю и его самого Крестного. Но расчеты Крестного не оправдались, Иван и Никитин сумели разобраться во всем и понять друг друга. Ни о каком, конечно, договоре между ними – генералом ФСБ и киллером – речи быть не могло, но каждый из них пообещал другому не убивать друг друга, пока жив Крестный.

Никитин очень хочет отомстить Крестному за то, что тот предал его очень давно, в одной из стран, где они вместе работали в системе нашей внешней разведки, кажется, в Сальвадоре. Это Иван понял, но главное, что он понял, – это тайный внутренний импульс, который питает ненависть Никитина к Крестному.

Никитин, преданный Крестным, перестал верить людям, верить в дружбу, верить женщинам. Иван знал, что генерал живет один, семью он так и не смог создать… Крестный разрушил его представление о мире, который основан на дружбе и верности. У Ивана были какие-то смутные воспоминания, что подобный мир когда-то существовал… И то он не был уверен, что мир этот существовал на самом деле, а не в чьем-то воображении, подобно острову Утопия, созданному больной фантазией Томаса Мора.

Впрочем, усмехнулся Иван, Никитину, с другой стороны, грех жаловаться на своего бывшего дружка – не будь в его жизни этого предательства, Никитин никогда не стал бы во главе ФСБ. Нужно иметь особый психологический клад, чтобы влезть на вершину этой пирамиды именно, в этом и помог Никитину Крестный, подставивший своего друга когда-то в Сальвадоре.

От Никитина мысли Ивана вновь вернулись к Крестному… Расставшись с Никитиным и сбросив с хвоста прицепившегося было Герасимова, Иван бросился на квартиру, где совсем недавно виделся с Крестным, но того уже не обнаружил. Разъяренный Иван, кажется, убил несколько человек, попавшихся под руку. Это, конечно, зря! С Никитиным было условлено —генерал не трогает Ивана, если тот не убивает никого, кроме Крестного.

Да, зря! Но разве знаешь, когда она неожиданно приблизится плотную, прожмется к тебе своими сосками, потрется о тебя своим лобком, и обожжет тебя своим обжигающим дыханием – смерть, которую ты так легко даришь другим людям… Людям, которых ты убил в Чечне. Людям, которых убил в Москве по просьбе Крестного. Именно – по просьбе, Ивану Крестный не смел приказывать. И даже о деньгах у них разговор никогда не шел, Крестный просто переводил на его счет сумму, которую определял сам. Иван не проверял даже – много ли платил ему Крестный. А сам Крестный никогда не пользовался этой апатией Ивана к деньгам – всегда платил очень щедро и на Иване не экономил. Ну, так и работал Иван – как никто другой, – виртуозно!

О чем бы не начал думать Иван, его мысли так или иначе возвращались к ненавистному имени – Крестный. Его Иван найдет обязательно. Это было единственное желание, еще оставшееся в нем. Желание, разгоравшееся все сильнее и сильнее и превращавшееся в источник энергии, в двигатель его жизни. Если и стоит продолжать свое существование, то только для того, чтобы найти Крестного и убить его, стереть с лица земли.

Иван клялся самому себе в том, что найдет Крестного, чего бы это ему ни стоило, и убьет его. А потом – убьет Никитина и всех, кто встанет у него на пути. Куда ведет этот путь, он не мог даже предположить, но это его и не интересовало. Для Ивана было достаточно того, что это путь в неизвестность.

Вспомнилась квартира на восемнадцатом этаже высотки на площади Восстания, где Иван прожил несколько дней с Надей. Саму Надю он не вспоминал, она просто существовала в его памяти, как какой-то сгусток тепла и ласки, как что-то материнское и уже далекое, хотя и приятное. Квартира вспоминалась отчетливо. В ней Иван провел немало одиноких мучительных часов еще до Нади, когда лежал на стареньком диванчике неподвижно и погружался в воспоминания о Чечне. А в открытое окно гораздо отчетливее, чем шум спешащих по Баррикадной машин, доносились крики из расположенного рядом зоопарка. Днем кричали, в основном, павианы и слоны… А по ночам, – гиены и медведи-гризли.