Леонид Влодавец - Московский бенефис

Короче, плевать на все, выходим на Славика. После этого Варан будет работать сам. Я не гувернантка.

Так, размышляя над загадками бытия, я допер до нужной станции, вылез из метро на свет божий и пешочком добрался до старого, тридцатых годов постройки, дома. У этого дома было одно очень ценное преимущество. Входишь в подъезд с улицы, поднимаешься в нужную квартиру, а выходишь из этой квартиры через черный ход во двор. Дешево и сердито.

Здесь меня должен ждать Еремей Соломонович. Он ждал меня вчера, но я по нахалке лег спать с Марьяшкой, и ему пришлось остаться до утра. Если я задержался бы еще на сутки, он все равно вылезать отсюда не имел права и обязан был торчать до тех пор, пока ему не даст разрешения Чудо-юдо. Кроме него, никто не снимет с меня грим иначе, как вместе с кожей. Он должен привезти мне мой приличный, референтский костюмчик и увезти мои шмотки, в которых я приду сюда.

Нажав кнопку звонка и услышав его знакомые шаркающие шаги, я несколько успокоился. Значит, папаша не шибко волнуется и не поднял по тревоге всю шатию-братию. А также не отозвал Соломоновича с этой квартирки. Это, пожалуй, еще одно подтверждение, что Марьяшечка информирует Чудо-юда о моих посещениях тридцать девятой квартиры.

— Проходите, проходите! — радушно пригласил Соломонович, захлопывая за

мной дверь. Я, естественно, прошел, скинув куртку на клеенчатый диван временпервых пятилеток. Квартира была записана на Соломоновича, хотя он имел прописку и во флигеле, рядышком с Лосенком, на территории нашего «барского» дома. Там же жила его супруга Бася Моисеевна и внук Лева. Сын и невестка — я их в натуре не видел, но знал, что их зовут Вадим и Софа, — жили уже «там», то есть на Брайтон-Бич. Выезжали они еще при советской власти, по израильской визе, но Вадим нашел способ перемахнуть дальше. Он, судя по всему, был отъявленный пацифист, потому что сумел отбояриться не только от Советской Армии, но даже от родной израильской. Как рассказывал Соломонович, сам он еще, может быть, и рискнул послужить, но одновременно с ним призыву подлежала и Софа.

— Вадик такой ревнивый! — многозначительно объяснил эту ситуацию Соломонович. То, что Софу в израильской армии стали бы усердно трахать, вызывало у меня серьезные сомнения, потому что по российским меркам она была очень страшна, да и по еврейским, пожалуй, тоже. Но именно у нее была тетя в Хайфе, куда Вадика вместе с ней и выпустили. Самое смешное, что подожди Вадик всего полгода, и ему вовсе не понадобилось бы жениться. Однако он не только женился, но и выстрогал ребятенка. На всякий случай Леву подкинули дедушке с бабушкой и отбыли в Обетованную. Разумеется, обещали забрать «как устроятся», но сперва устраивались в Израиле, а теперь в Штатах и забирать сыночка не торопились.

— Боже мой! — любил вздыхать Соломонович. — Раньше у меня была возможность уехать, но не было денег. Теперь у меня есть деньги, но нет возможности…

Действительно, Еремею Соломоновичу платили хорошо и в долларах, поселили во флигеле и безотказно давали все, что он хотел, начиная с транспорта и кончая материалами для его основной работы. Но при этом Чудо-юдо поставил ему жесткие условия: никуда и никогда не выезжать, кроме точек, хорошо известных Сергею Сергеевичу и, естественно, в пределах Москвы. Бася Моисеевна и Лева вообще не имели права покидать пределы поселка. Потому что они были, строго говоря, заложниками…

Я сел в кресло перед парикмахерским зеркалом, и Соломоныч, обмакнув кисточку в какой-то пахучий растворитель, стал постепенно отмачивать от меня бороду, усы и парик. Это было дело довольно медленное и муторное, в носу пощипывало, глаза открывать вообще не следовало. Но терпеть надо было обязательно. Появиться в родной фирме я мог только в натуральном виде, да и Варану показываться в гриме не было резона. Вся прелесть пытки состояла в том, что, пробегав целые сутки с наклеенной бородой и усами, я, естественно, не брился, и под ненатуральными наклейками у меня отросла кое-какая щетина. Соломоныч, конечно, стремился действовать самым аккуратным образом, но все равно сказать, что мне ни разу не хотелось двинуть его чем-нибудь потяжелее, я не могу.

— Терпите, Дима! — вздыхал Соломоныч. — Если уж вы избрали такое актерское амплуа, вам надо терпеть!

— Обязательно, — согласился я. — Жизнь такая…

— Вот именно. Вам же не хотелось, чтобы кто-то подумал, будто у вас приклеенные волосы, которые к тому же совсем не того цвета, что ваши натуральные. Поэтому и работаю качественно. Вы вчера ходили под душ, притом под горячий — и как видите, все цело. То, что вы были в душе, могу увидеть только я. Если послезавтра в этом гриме вы пойдете в сауну или русскую баню