Иван Козлов - Клятва сбитого летчика

– У тебя очень уж уверенно получается. Как по паркетному полу. Здесь так нельзя.

– Понимаю, – соглашается Пирожников, а сам расстегивает брюки и спешит по малой нужде за дерево – ломится через кустарник, как лось в глухой тайге, не знающий, что такое опасность. – Одну минуту, товарищи.

Отряд останавливается.

Хук тихо говорит Платову:

– Командир, учить пацана надо. У нас Циркач хороший учитель. Разреши ему, а?

Пятый лишь чуть кивает, взглянув на Циркача.

Пирожников тем же путем и так же нерасторопно возвращается, останавливается у старого дерева, застегивая ширинку.

И тут точно над его головой, в каком-то сантиметре всего выше, с глухим пугающим звуком входит в ствол нож – его метнул Циркач. Пирожников упал на колени, втянув голову в плечи:

– Ты чего, опупел?

– Однако вовремя ты за кустики сбегал, иначе сейчас бы оконфузился, – сказал Хук.

А Циркач, вырывая нож из дерева, добавил:

– Вот так тебя в один прекрасный день морпехи проткнуть могут, если не научишься по джунглям передвигаться как надо.

– Морпехи! – хмыкнул Пирожников. – Появятся они на моем пути или нет – вопрос, а пока надо сказать спасибо, что ты промазал.

Он встал и взглянул на след от ножа, даже пальцем его зачем-то попробовал.

Хук засмеялся:

– Промазал? Это Циркач-то промазал? Ты его не обижай!

А сам Циркач сказал:

– Жаль, монеты нет…

Пирожников достал из кармана пятнадцать копеек:

– Как это нет? А зачем она вам?

Молчавший до этого Платов сердито спросил:

– Откуда деньги? Я же приказывал ничего с собой не брать!

– Так на счастье… Всего одна монетка.

– Вывернуть карманы!

Сказано это было таким тоном, что лейтенант тут же исполнил приказание:

– Ничего больше, честное слово!

– Точно ничего? Учти, я такой, что и задницу проверю.

– Точно… Ничего…

Циркач взял с ладони Пирожникова монету:

– Командир, разреши, я эту улику уничтожу?

Правильно расценив молчание Платова как знак согласия, он прикрепил пятнашку к стволу, отошел от дерева метров на семь и сразу же, с разворота, швырнул нож. Тот разрезал монету на две половинки, они упали на землю. Циркач тут же подрезал лезвием слой дерна вместе с травой и сунул туда остатки монеты.

– А теперь, Пирожок, представь, что будет, если в заднице ты все-таки копеечку прячешь… – начал было Хук, но Платов перебил его:

– Отставить смешочки! Отдыхаем. Завтра будет тяжелый денек. Решающий!

Физик первым сел, где стоял, и тут же достал из рюкзака американский приемник.

Пирожников уселся под дерево, прислонился спиной к стволу, прикрыл глаза и почувствовал, что не может их разлепить – так захотелось спать. День все-таки выдался серьезный. В Москве было такое, что он с утра до вечера пропадал на стадионе, выматывался там донельзя, однако находил в себе силы ночи посвящать любимым женщинам. А тут, с одной стороны, вроде как лесная прогулка, но вот поди ж ты – тянет в сон. Даже перед ребятами неудобно.

Он все же поборол себя, преодолевая зевоту, выдавил:

– Разве так отдыхают? Сейчас бы прохладный душ, да пиво, да девочка…

– Та, которая дочь декана, что ли? – спросил Хук. – Запамятовал, как ее зовут?

– Татьяна.

– Ну, вот пусть она тебе и приснится. И пусть сон будет вещим. Такое, знаешь ли, иногда бывает. Веришь?

Пирожников не ответил. У него не было сил отвечать. Он провалился в сон. Странным был этот сон. Он как сидел, так и сидит под деревом, только все эти лианы и пальмы превратились в ели с березами, и просека стала видна, а по этой просеке, не касаясь ногами земли, плывет к нему большегрудая Танечка, платьице на ней такое короткое, что почти не скрывает всех женских прелестей. И зависает Танечка над ним, и тянет к нему руки:

– Здравствуй, мой дружок! Я твоя Таня. Иди сюда, ну иди же!

Женька встрепенулся, приложился затылком к стволу и проснулся.

Джунгли. Ночь. Теплый влажноватый воздух. Он безмятежно улыбнулся. Ну приснится же такое, а?! Главное, как реально-то сладкий ее голосок звучал, будто она и вправду из столицы сюда примчалась…

И тут из тьмы, уже вне всякого сна, Пирожникова позвали:

– Здравствуй, мой дружок! Я твоя Таня. Иди сюда. Ну иди же!

Женька обалдел. Он непонимающе посмотрел на бойцов отряда. Спят Хук, Физик и Платов, Циркач в дозоре, ему не до розыгрышей, конечно. А женский голос, реальный, живой, вновь прошептал справа, сразу за стволом хлебного дерева:

– Иди сюда!