Кирилл Шарапов. - Клинсмер

– Ты серьезно? – не поверил я. – Нас же больше двух десятков.

– Влас, я тебе реально говорю, завтра сам все увидишь, – улыбнулся командир легионеров. – После его занятий хочется лежать несколько суток и не вставать.

– Хлыст, – перегнувшись через стол, позвал Димка, – а что такое маятник?

– Эх ты, деревня, – улыбнулся сержант. – Маятник – это когда человек может спокойно уворачиваться от пуль, даже при интенсивном огне из двух калашей. А некоторые из них, – и он бросил взгляд на Сашку, – способны спокойно гулять под дулами и трех автоматов.

– Так не бывает, – не поверил мой кореш.

– Бывает, витязь, бывает, – улыбнулся Хлыст, – только способны на это единицы. Мне рассказывали, что как-то на спор Сашка прогулялся под огнем двух калашей и одного ПК. Правда, пьяный был. Но человек, который мне рассказывал, клялся, что тот спокойно шел прямо навстречу стрелкам и сократил дистанцию с пятидесяти метров до двадцати трех.

– А ему можно верить? – ошарашено спросил Димка.

– Я верю, – сказал Хлыст, – а вы сами думайте, это же личное дело каждого, верить или не верить. За что купил, за то и продал. Вот до сегодняшнего дня я не верил, что после девяти лет в коме можно проснуться абсолютно здоровым, встать и пойти. Как будто просто все это время спал. У меня мать в коме лежала год, встать так и не смогла, говорить-то толком не умела, только глазами моргала, никого не узнавала, уже не человек – овощ на кровати. А сейчас рядом со мной сидит парень, который просто встал и пошел, говорит, как ты и я, дерется лучше многих, кого я знаю, а Андрей сказал, что стреляет, как бог. Не чудо ли? А ты говоришь маятник.

– Может, ты и прав, – кивнул Димка, возвращаясь к своим макаронам.

Утро началось с зарядки, на которую нас выгнал Вадим. Моросящий противный дождь превратил полосу препятствий в большое болото, и к концу занятия мы были настолько грязными, что пришлось идти переодеваться, прежде чем двигать на рукопашный бой. Но я получил истинное удовольствие от прохождения нескольких десятков снарядов, лесенок, пятиметровой стены, макета дома, кучи ям, бревен и прочих изысков инженерной мысли.

– Раньше занимался? – спросил Вадим, подойдя ко мне. – Хотя чего тебя спрашивать, все равно не помнишь.

Я только пожал плечами, грязный промокший камуфляж превратился в упаковочную пленку и плотно прилип к телу, ощущение не из приятных.

– Занимался, – подвел итог силовик. – Вон посмотри на своего напарника, – и он указал на Диму, который с трудом переваливался через трехметровый забор, сделав стойку на руках, высунувшись по пояс из-за стены. – Если по другую сторону идет стрельба, то он соберет все пули прежде, чем успеет посмотреть, что же твориться за забором.

– А я?

– А ты перемахиваешь забор сходу, даже не давая противнику шанса прицелится, и не так глупо, а боком, почти лежа на нем. И остальные препятствия проходишь, как будто в тебя постоянно стреляют, даже если я не приказываю, бежишь зигзагом, потому что привык так. Остальные считают все это развлечением или, как твой друг, каторгой, а для тебя это средство выжить.

С полигона я уходил с чувством удовлетворения и новыми вопросами. Вадим, как и Андрей, заставил меня задуматься о прежней жизни. Покидая полосу препятствий, я услышал его голос, он просто разговаривал сам с собой, глядя мне в след. Его последняя фраза меня сильно заинтересовала, не думаю, что кроме меня ее кто-нибудь слышал, но меня она заставила задуматься.

– Интересно, кто ты, – тихо сказал он мне в спину, – враг или друг?

Больше я ничего расслышать не смог, но мне показалось, что этот сильный ловкий человек меня боится.

Бывший склад, переоборудованный для тренировок по рукопашному бою, встретил меня звуками ударов и криков – на четырех рингах работало восемь человек, все легионеры.

– Новенькие, – позвал Александр, которого легионеры называли просто Шпала, он ходил между дерущимися, указывая на ошибки, – на ринг.

Мы с Димой поднялись на помост и перебрались через канаты, встав напротив друг друга, оглянулись на инструктора.

– Бой, – скомандовал Александр. – Только не покалечьтесь.

Димка, приняв стойку из арсенала каратека, сделал мне приглашающий жест, мол, чего стоишь, нападай. Я, не долго думая, прыгнул, нанеся несколько пробных ударов, и тут же понял, что мой друг не имеет никакого понятия о рукопашном бое. Видимо, эта стойка была единственной, которую он знал. Поднявшись с пола, Димка обвиняющее посмотрел на меня. Теперь у него под глазом расплывался лиловый синяк, а правую руку он старался беречь, скорее всего, вывих или сильный ушиб.