Анатолий Полянский - Остров живого золота

Наступил решающий момент. Если его упустить… Какая-то сила рванула Свята с места.

– За мной! В атаку! – крикнул он, выскакивая из окопа, и тут же увидел лейтенанта. Ротный бежал рядом, вобрав голову в плечи, отчего долговязая фигура его казалась нелепой. Пули, посвистывая, проносились над головой. Комбат буквально кожей ощущал их обжигающую близость. Но азарт боя овладел им безраздельно. Скорее увидев, чем осознав, Свят удивился, что под ногами земля. Не заметил, как они проскочили мост.

Немцы били по атакующим теперь не только из пулеметов. Противно визжали мины, вспыхивали разрывы снарядов. Но бой шел уже в немецкой траншее…

Схватив за руку лейтенанта, Свят коротко потребовал:

– Уточни потери!

Ротный отмахнулся и на ходу бросил:

– Точно не знаю. Вроде обошлось…

Спрыгнув в окоп, комбат стащил с головы каску, стер рукавом пот с лица и огляделся. Рота захватила траншею, опоясывающую берег у моста. Пусть крохотный пятачок исчислялся всего какими-то десятками метров, но это был плацдарм.

– Передать по цепи, – распорядился Свят, – закрепиться на достигнутом рубеже!

Бегичев откинул плащ-палатку, прикрывавшую вход в подвал, и весело спросил:

– Гостей принимаете?

Свят, только что под прикрытием темноты вернувшийся с того берега, поглядел на вошедшего. В свете чадившей на перевернутом снарядном ящике коптилки он с трудом разглядел младшего лейтенанта.

– Заходи, разведка! – воскликнул Свят. – Ты даже не представляешь, какая в тебе нужда!

– А я всем ко двору, – отозвался Бегичев.

Он рад был видеть комбата-один живым и невредимым. История с воротами и дерзкая лобовая атака, о которой успел рассказать Бегичеву начальник разведки, вызвали в полку всеобщее восхищение.

Впрочем, младший лейтенант знал Свята не первый день. На войне четыре месяца бок о бок – огромный срок. И инициатива, проявленная комбатом, не особенно его удивила. Было бы более странно, не найди Свят нужного решения в критической ситуации.

Бегичев испытывал к Святу не просто уважение. Именно таким, по его мнению, и должен быть настоящий командир, умеющий сочетать строгость и доброту, обладающий железной выдержкой и бережно относящийся к вверенным ему солдатам.

При первом знакомстве капитан производил впечатление угрюмого, неразговорчивого человека. Бледное лицо с сухими, потрескавшимися губами. Ярко-голубые холодные глаза. Острые выпирающие скулы. Манера держаться резкая, повелительная, словно разучился говорить просто, а умеет лишь приказывать. И взгляд – пронзительный, оценивающий…

Но стоило узнать Свята поближе, как обнаруживалось, что под внешней невозмутимостью скрывается очень мягкий человек, способный воспринимать чужую боль как свою.

Подвал тем временем наполнялся входившими один за другим разведчиками.

– Располагайтесь, ребята, – приветствовал их капитан. – Отдыхайте пока. Работенка предстоит жаркая.

– За тем и прибыли, – отозвался сержант. Сбросив маскхалат, он одернул гимнастерку, щегольски передвинув складки под ремнем на спину. – Здравия желаю, товарищ капитан!

– Ладов? Федор Васильевич? – Свят протянул сержанту руку, явно выделяя его среди остальных. – Приветствую моряка на сухопутье. Надеюсь, на жизнь не жалуешься?

– Гребем помаленьку, товарищ капитан. Пока голова на плечах, с немцем кончать надо.

– Двух мнений быть не может, Федор Васильевич. Тем более что усы пора бы сбрить!..

Симпатичное лицо сержанта, по общему мнению, очень портили усы, прикрывающие рыжей щеткой верхнюю губу. Ладов же в ответ на ехидные замечания товарищей лишь усмехался: «Не могу, братва, зарок дал. Вот вернусь к родным берегам, тогда сбрею, чтоб перед жинкой молодым обернуться».

Коренной дальневосточник, Ладов до войны служил в торговом флоте. Потом плавал на боевых кораблях. Из-за ранения медицинская комиссия списала сержанта вчистую, не разрешив ему вернуться на флот ни рулевым, ни сигнальщиком. С тех пор Ладов окрестил себя моряком на сухопутье.

Солдаты звали его между собой Федюней. «Федюня травит», «Федюня дал прикурить», – говорили они, и это очень не нравилось Бегичеву. Что за прозвище у помощника командира взвода, человека к тому же немолодого, имеющего семью? Бегичев называл Ладова непременно Федором Васильевичем или товарищем сержантом, пытался втолковать солдатам: недостойно, мол, наделять кличкой старшего по званию и возрасту. Ничего не помогало: добрый и мягкий, Ладов никогда никого не наказывал. Глядя на провинившегося бойца, сержант только страдальчески морщился и с укором произносил неизменное: «Как же это ты, корма в ракушках?..» Бойцы его ничуть не боялись, по-прежнему называли Федюней, но почему-то беспрекословно слушались.