Анатолий Полянский - Остров живого золота

– В таком случае не могу отказаться. Вежливость – доблесть мужчин, – ответила Лида.

«Язва она, видимо, порядочная», – отметил про себя Толоконников. Худенькая Лида была не в его вкусе. Но, как говорится, на безрыбье и рак рыба.

Толоконников не считал себя донжуаном. В таком поведении он видел офицерскую доблесть, переданную, как ему казалось, по наследству из военного прошлого, когда лихие гусары не считали зазорным покорять налево и направо женские сердца. И с каждой очередной победой он как бы заново самоутверждался.

Инженер-капитан был холостяком. Тридцать, считал он, еще не тот возраст, когда непременно обзаводятся семьей. Вокруг так много красивых женщин… Например, Юлия Лозинская, переводчица, недавно прибывшая к ним в штаб. Ее женственность, подчеркнутая военной формой, уверенная манера держаться привлекали внимание мужчин. Не избежал этой участи и Толоконников. Жаль, времени оказалось мало. Сообщение об отъезде пришло внезапно, и он решил форсировать события. Но Юлия мягко отвела его руки и с улыбкой сказала: «Такие темпы хороши лишь при наступлении на врага, Эдуард!» Впрочем, особой суровости в ее голосе, как показалось, не было. И Толоконников уехал с уверенностью, что сумел произвести впечатление. К тому же было приятно – Юлия придумала ему новое имя.

Отец, слывший большим чудаком, окрестил его при рождении дурацким именем Эрг [1] Эрг – физическая единица работы – сила в одну дину на пути в один сантиметр. ( Здесь и далее примечания автора. ) . В школе о папочке ходили легенды. Толоконников-старший, бескорыстно преданный одной страсти – математике, возведенной в смысл жизни, чаще всего вызывал у окружающих ироническую улыбку. В классе его прозвали Делителем, и маленький Эрг дорого дал бы за то, чтобы иметь другого родителя или хотя бы учиться в соседней школе.

Когда речь заходила о любимом предмете, отец мог спорить часами. «Цифра, – назидательным тоном произносил он, тряся бородкой, – величайшее изобретение человечества. Группой цифр и знаков можно обозначить решительно все на свете!»

Позже, повзрослев, Толоконников часто пользовался отцовскими мыслями, выдавая их за свои. А математику и физику ему пришлось зубрить основательно, потому что отец, рассеянный и добрый, тут пощады не знал. «Изволь учить уроки назубок, – стучал он по столу костяшками пальцев, – и сверх того тоже, проверю!»

Ничего, кроме неприязни, сын в школе к точным наукам, а заодно и к папочке не испытывал. Хотел одного: поскорее вырваться из-под родительской опеки, весьма стеснявшей юношескую самостоятельность. Зато потом, в институте, учиться было легко, да и на заводе с любыми расчетами справлялся шутя: сказалась отцовская требовательность.

– Сыграйте еще что-нибудь, товарищ капитан, – попросила Лида.

«Не капитан, а инженер-капитан», – захотелось поправить фельдшера. Не столь часто встречаются офицеры в его звании. На это дает право соответствующее образование. Однако Толоконников промолчал. Не следует лишний раз подчеркивать превосходство над командиром…

– Мы все просим! – присоединился к Лиде Махоткин, готовый слушать пение до бесконечности.

– Ну пожалуйста! – воскликнула Лида.

В ее голосе не было теперь и тени иронии. Толоконников почувствовал удовлетворение.

– Что же вам исполнить? – спросил он, беря несколько аккордов. – Принимаю заявки.

– Заявок не будет. Подъем! – раздался голос Свята.

– Но почему, товарищ капитан? – взмолилась Лида. – Разве вам не хочется послушать вместе с нами?

– В следующий раз с удовольствием, – ответил Свят. – А сейчас самодеятельность заканчивается. Начинаем ночную тренировку.

– Хоть бы день пропустить, – проворчал кто-то недовольно.

Свят поискал взглядом ворчуна и, не найдя, жестко отрезал:

– Нельзя! – помолчал и, чувствуя, что объяснение все-таки дать нужно, в полной тишине добавил: – Кто знает, сколько еще времени нам отпустят на подготовку. На учете каждый день. Командуйте, Махоткин!

Старшина вскочил.

– Выходи строиться!

Поляна у костра мгновенно опустела. Лишь Толоконников, прижимая к груди гитару, остался сидеть на бревне. Им овладело оцепенение. Так не хотелось подниматься, куда-то бежать, что-то делать.

Понял ли Свят состояние заместителя, только не прикрикнул, как тот ожидал, а мягко сказал:

– Нам тоже пора, Эрг Николаевич.

Толоконников медленно встал. Вспыхнувшая было досада погасла. Стало все безразлично. «Уж лучше бы накричал», – подумал он и, тяжело ступая, зашагал вслед за Святом.